47 
- – Но Ничто не окликнет,
- Ничто не поманит назад, –
читала Наташа, как будто не замечая, что произошло.
- – Вниз по лунному лику
- Сбегает сухая слеза,
- И, густой и широкий,
- Вдоль зарева тянется дым.
- И остывшие окна
- Следят равнодушно за ним…
Наташа запнулась.
– Что с тобой? – спросила она, подняв глаза на Андрея.
– Ничего,– тихо ответил он.– Читай дальше.
– Дальше – нет,– растерянно сказала Наташа.– Это пока все. Что-то не так? Тебе не понравилось?
– Понравилось,– сказал Андрей.– Просто мне показалось… Ладно, неважно! Будет продолжение, да?
– Надеюсь.
Днем следующего дня, когда Андрей уехал к Зимородинскому, Наташа записала еще восемь строчек. Они были словно из другого стихотворения, но… из того же мира.
- Вновь по серому камню
- Скользит осторожная тень…
- Нас ловили руками,
- Но все они были – не те.
- Хоть снимали с нас кожу.
- И свет нам носили в горсти.
- И казалось возможным
- Любить. И отдать. И уйти…
– Сегодня не жди меня,– сказал Андрей.– Скорее всего, я приеду утром. Все в порядке, не беспокойся.
Когда он ушел, в комнате остался знакомый запах. «Да,– подумала Наташа.– Очень знакомый».
Пахло бедой.
– Сегодня грузить тебя не буду,– сказал Зимородинский.– Сегодня подкачаем тебя энергией.
– Я не устал,– возразил Андрей.
– Вечером у тебя бой, верно?
Ласковин кивнул. Несмотря на все предупреждения Митяя, он не относился к будущему поединку как к чему-то глобальному. Кумитэ и кумитэ. Делов.
– В одиннадцать вечера мне надо быть на «Приморской».– сказал он.– А начнется, я думаю, около полуночи. Или чуть попозже. Держи за меня кулак.
– Не буду,– Зимородинский подергал себя за ус.
– Почему? – удивился Андрей.
– Потому что я поеду с тобой.
Без пяти одиннадцать Ласковин подъехал к условленному месту и остановился напротив выхода из метро.
Справа от него сидел Николай Митяев, сзади – Зимородинский.
– Что дальше? – спросил Митяй.
– Будем ждать.
– Я покурю, ты не против?
– Я – против,– сказал Зимородинский.– Сиди, не мандражируй.
– Я спокоен! – возразил Митяй с некоторой даже обидой.
– Как слон,– Зимородинский усмехнулся.– Слухай, сынку, що батько кажэ. И не телебомкайся. Вон уже к нам едут.
– Какая тачка! – Митяй присвистнул. Андрей взглянул в указанную сторону и нервно сглотнул.
Срезая угол, прямо через пешеходную дорожку к ним двигался белый «мерседес-родстер». Тот самый, что сгорел во дворе на Мастерской.
– Эс-эл шестисотый, бля буду,– с уважением определил Митяй.– Двенадцать цилиндров!
«Господи,– подумал Ласковин.– Совсем крыша едет. Это же машина! Серийная модель!»
Точно такой же «тобольский» мерс он в свое время поджег.
«Мерседес» съехал на проезжую часть, обогнул «жигуль» Андрея и остановился. Двери откинулись, и два могучих мужика вылезли из могучего авто. У одного из них была рыжая шевелюра.
Правила хорошего тона требовали, чтобы Ласковин тоже вышел из машины.
– Здоров,– сказал Корвет, подходя.– Ты как, в форме?
– Я всегда в форме,– ответил Андрей.– Не спросил тебя, по каким правилам надо вести бой. Я не в курсе.
– Правилам? – Корвет прищурился.– Ты что же, никогда не играл в гладиаторы?
– Даже и не видел ни разу,– ответил Андрей.– Но какая разница: кумитэ есть кумитэ. Только пусть мне кто-нибудь скажет, чего нельзя.
Корвет пару секунд пристально разглядывал Ласковина, потом засмеялся.
– Молодец,– сказал он.– Неожиданный ты парень, Спортсмен. Не беспокойся. Можно все.
– То есть – никаких ограничений?
– Никаких. Наденут на тебя перчатки и трусы – и вперед. Хоть зубами грызи. Э, а кто тут с тобой? – Лидер «тобольцев» бесцеремонно заглянул внутрь машины.
– Друзья,– сказал Ласковин.– Что-то не так?
– Нормально,– отозвался Корвет.– Здоров, братва! Все в норме, Спортсмен: твои друзья – мои друзья!
– Угу,– проговорил Ласковин.– Твой дом – мой дом, и так далее.
– Хватыт, хватыт,– имитируя «кавказский» акцент, откликнулся Корвет.– Мог бы и остальных друзей с собой прихватить. Ну этого, с крестом, например?
– Он не одобряет подобного,– сухо ответил Андрей.
– Бывает,– кивнул Корвет и снова заглянул в салон «Жигулей».
– Где это мы виделись, земляк? – произнес он.
Сначала Ласковин подумал, что лидер «тобольцев» обращается к Митяю, но тот глядел на Зимородинского.
47 
