Как бы Аманда ни наслаждалась превосходным ужином, все же временами едва замечала, что ест. Все ее внимание поглощал сидевший рядом мужчина. Девлин был на редкость обаятелен и рассказывал занимательные истории с неутомимым остроумием, как подобает истинному ирландцу.
В Аманде постепенно нарастала тяжелая сладостная боль, не имевшая ничего общего с выпитым вином. Она хотела остаться наедине с Девлином, завлечь и обладать им, пусть и ненадолго. При виде его прекрасных рук у нее пересыхало в горле. Она вспоминала невыразимое тепло его тела и жаждала вновь его почувствовать, окутать его собой… хотела, чтобы покой физической разрядки снизошел на обоих, хотела лежать, расслабленная и счастливая, в его объятиях. Она вела такую скучную, невыразительную жизнь, и Девлин был для нее как ослепительная комета, прорезавшая темноту неба.
Ужин, казалось, продолжался целую вечность. Но наконец гости встали из-за стола и вновь разделились на группы. Правда, некоторые джентльмены захотели выпить портвейна, а дамы собрались в гостиной вокруг чайного подноса. Большая компания собралась у пианино и затянула рождественские гимны. Аманда собиралась присоединиться к ним, но, прежде чем успела подойти к пианино, рука Девлина сжала ее локоть. Низкий голос прошептал:
– Пойдемте со мной.
– Куда именно? – задорно осведомилась она. Учтивая маска гостеприимного хозяина не могла скрыть жадного желания в его глазах.
– Найдем подходящую гирлянду омелы.
– Вы нарываетесь на скандал, – предупредила она, не зная, то ли смеяться, то ли тревожиться.
– А вы боитесь скандала?
Они вышли из гостиной и оказались в полутемном коридоре.
– В таком случае вам лучше было бы остаться с вашим респектабельным приятелем Хартли.
– Да вы, кажется, ревнуете? – весело фыркнула Аманда. – Ревнуете к этому доброму, воспитанному, милому вдовцу…
– Еще бы не ревновать, – пробормотал Девлин. – Я ревную к каждому мужчине, кто смеет на вас смотреть!
Он потянул ее в большую, слабо освещенную комнату, где пахло кожей, клеем и табаком. Вероятно, это была библиотека. Сердце бешено стучало в предвкушении разговора наедине.
– Я хочу вас только для себя, – мрачно продолжал Девлин. – И чтобы все эти проклятые гости убрались.
– Мистер Девлин, – дрожащим голосом начала она, но тут же задохнулась, когда он прижал ее к книжному шкафу и встал совсем близко. Невыносимо близко.
– Думаю, вы слишком много выпили.
– Я не пьян. Почему так трудно поверить, что я вас хочу?
Теплые руки сжали ее голову, губы коснулись лба, щек, носа легкими обжигающими поцелуями, от которых горела кожа.
– Вопрос в том, Аманда, – тихо добавил он, лаская ее дыханием с легким ароматом рома, – хочешь ли ты меня.
Слова вспорхнули, словно птички, и остались в душе, а она больше не смогла устоять от искушения прижаться к этому сильному, мускулистому торсу. Он прижал ее к себе так крепко, как только позволяли ее многочисленные юбки.
Облегчение, охватившее Аманду, было настолько велико, что она не сдержала стона. Он гладил губами ее обнаженную шею, целуя, пробуя на вкус, и ее колени сами собой подогнулись под грузом ощущений, слишком острых, чтобы вынести.
– Моя прекрасная Аманда, – пробормотал он, почти не отнимая губ от ее шеи. – A chuisle mochroi… я уже говорил это тебе, помнишь?
– Но не сказал, что это означает, – выдохнула она, прислонясь своей гладкой щекой к его, чуточку шершавой.
Он откинул голову и посмотрел на нее потемневшими глазами. Широкая грудь судорожно вздымалась.
– Биение моего сердца, – прошептал он. – С первой минуты нашей встречи, Аманда, я знал, как все будет между нами.
Она дрожащими пальцами стиснула мягкую шерстяную диагональ его лацканов.
Значит, это и есть желание? И оно в сотни раз сильнее всех когда-либо испытанных ею ощущений! Даже в тот вечер, когда Джек дарил ей ослепительно сладостное наслаждение, воспламенившее ее чувства до совершенно недостижимых раньше границ экстаза, он все равно оставался для нее незнакомцем. И теперь она осознала, какая большая разница между возможностью желать привлекательного, но совершенно чужого мужчину и того, кого ты знаешь. К которому ты неравнодушна. С кем ты делишься секретами. Споришь. Смеешься. В присутствии которого испытываешь странное напряжение. И все это привело к тому, что между ними родилось и расцвело что-то новое. Взаимная приязнь и симпатия превратились в нечто темное и первобытное.