93 
– У тебя нет выбора!
– Неужели? – осведомился Джек, снова обнимая ее, не сильно, но достаточно крепко. – А теперь слушай внимательно.
От его спокойного голоса мурашки шли по коже.
– Пока все не улажено, никакой помолвки между тобой и Хартли. Я жду тебя перед домом, в своем экипаже. Если не выйдешь ровно через четверть часа, я найду тебя и отнесу в карету на руках. Мы можем уехать, не привлекая внимания, или устроить сцену, о которой будут сплетничать во всех лондонских гостиных. Тебе решать.
Он никогда не говорил с ней подобным тоном, мягким, но звеневшим стальными нотками. Аманде пришлось поверить ему. Он на все готов. Хотелось кричать, вопить, зайтись в истерике. Она ни за что не отвечала. Досада и раздражение достигли такого уровня, когда ей уже было все равно.
Ее отвращение к себе еще усилилось, когда Аманда поняла, что сейчас разрыдается совсем, как безмозглые героини романов-сенсаций, над которыми она всегда любила подшучивать. Губы дрожали, руки тряслись, а в голове стоял туман.
Заметив, как она ослабела, Джек немного успокоился.
– Не плачь. Для слез нет причин, mhuirnin, – уже мягче велел он.
Она едва могла говорить: горло сжала судорога.
– Куда мы едем?
– Ко мне домой.
– Я… я должна сначала поговорить с Чарлзом.
– Аманда, – тихо спросил он, – ты воображаешь, что он в силах спасти тебя от меня?
«Да, да!» – безмолвно кричал ее разум. Но, глядя в смуглое лицо человека, который когда-то был ее любовником, а сейчас стал врагом, она сознавала: надежды нет. В натуре Джека Девлина всегда уживались две черты: обаятельного повесы и безжалостного манипулятора. Он сделает все, что найдет нужным, лишь бы добиться своего.
– Нет, – с горечью обронила она. Несмотря на напряженность ситуации, Джек слегка улыбнулся.
– Четверть часа, – напомнил он, оставляя дрожавшую Аманду.
Нужно отдать должное умению Джека вести переговоры: всю дорогу до своего дома он молчал. Аманда терзалась гневом и смятением. Ее шнуровка так стягивала грудь, что она почти не могла дышать. Голубое платье, которое она еще несколько часов назад считала легким и элегантным, теперь казалось тесным и неудобным, а украшения – слишком тяжелыми. Шпильки царапали голову. К тому времени, когда они добрались до места, споры с самой собой измучили и утомили ее.
Мраморный холл был слабо освещен. Единственная лампа кое-как рассеивала тьму, бросая тени на белоснежные лица мраморных статуй. Большинство слуг уже спали, если не считать дворецкого и двух лакеев. Лунный свет лился сквозь витражное окно, посылая фиолетово-зелено-голубые отблески, ложившиеся на центральную лестницу.
Джек обнял Аманду за талию и повел на второй этаж. Они вошли в покои, которых она раньше не видела: закрытая для посторонних гостиная, через которую можно было попасть в спальню. Пока длилась их связь, обычно приезжал к ней он, и теперь Аманда с любопытством оглядывала незнакомую обстановку. Перед ней было темное, роскошное, чисто мужское убежище со стенами, обтянутыми тисненой кожей, и полами, устланными толстыми, алыми с золотом обюссонскими коврами.
Джек быстро зажег лампу, подошел к Аманде и стал снимать с нее перчатки, осторожно дергая за кончик каждого пальца. Аманда молча сносила его заботу.
– Во всем виноват я, а не ты, – негромко заметил он, гладя костяшки ее пальцев. – Я гораздо опытнее. Это мне следовало думать о последствиях.
– Следовало.
Джек-прижал ее к себе, игнорируя попытки вырваться. Она едва не лишилась чувств от его близости, ощутив знакомое, давно не испытанное возбуждение. Он осторожно обнял ее и прошептал в курчавую массу сколотых волос:
– Ты любишь Хартли?
Господи милостивый, как ей хотелось солгать! Губы безмолвно шевелились, пытаясь выговорить слово «да». Наконец плечи безвольно поникли, словно весь дух борьбы ее покинул.
Нет, – хрипло выдавила Аманда. – Я уважаю и симпатизирую ему, но это не любовь.
Он облегченно вздохнул. Руки с ее плеч соскользнули на спину.
– Я хотел тебя, Аманда. Каждый чертов день с тех пор, как мы расстались. Я подумывал о том, чтобы найти другую женщину. Но не смог.
– Если ты просишь меня возобновить нашу связь, ничего не выйдет.
Жаркие слезы повисли на ее ресницах.
– Я не стану твоей любовницей и не обреку свое дитя на позор и унижения.
Джек приподнял ее подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. В глаза, светившиеся чем-то вроде нежности и одновременно безжалостной решимости.
93 
