Освальд проследил за ее взглядом и нахмурился.
– Что ты сделала с Корделией? – прошипел он ей прямо в ухо. – Дело не в том, что это некрасиво, но она не должна вываливаться из платья вот так. Она ведь еще девочка.
Они оба увидели, как лорд Веверли предложил Корделии руку, и та приняла ее с довольной улыбкой на губах.
– Не говори глупостей, Освальд. Она женщина. И ей уже пора замуж.
Освальд посмотрел на нее подозрительно.
– Что ты замышляешь, Гонорина? Не собираешься ли ты заняться устройством партии для моей дочери?
Гонорина не смогла сдержать улыбки.
– Я не думаю, что мне придется уж очень потрудиться. – Она кивнула на герцога и Корделию, которые входили в гостиную. Они созданы друг для друга.
Освальд замер.
– Нет, – прорычал он злобно, следуя за ними и совсем не нежно таща Гонорину за собой. – Не говори мне, будто хочешь, чтобы Корделия подцепила его светлость.
– А почему бы нет?
– Почему нет? Этот человек герцог, и у него есть невеста. Вот почему нет.
– Глупости! Ему нужна Корделия, а не его невеста. Дураку понятно.
Освальд стал мрачнее обычного.
– Да, он хочет Корделию, но он не женится на ней. Если тебе дорога моя дочь, то ты не будешь поощрять ее фантазий по поводу герцога. Он не преминет воспользоваться ею, погубит ее добродетель и разобьет ей сердце. Такой мужчина всегда женится на ровне. Он с удовольствием попользуется нежной юной девой, но женится на женщине своего круга.
– Не всегда так случается, – сказала Гонорина.
– О да, я совсем забыл. – Его голос стал жестче. – Богатый мистер Бердсли без колебаний взял в жены дочь портного.
Гонорина остановилась. Впервые с того дня, как она ему отказала, Освальд намекнул на их прежние отношения. У нее внутри все сжалось от его сурового взгляда.
Она отвернулась.
– Я думаю, он считал… что я достойна. – Голос ее дрожал, и она ненавидела себя за это.
Она чувствовала на себе его взгляд, когда отпускала его руку. Сердце ее забилось чаще.
– Несомненно, – сказала он мягче. – Вопрос лишь в том, был ли он достоин этого?
Это был честный вопрос, ей приходилось это признать. Из всех людей Освальд имел право знать на него ответ. Но она не могла его дать. Просто не могла. Ей бы пришлось обнажить перед ним те чувства, которые она скрывала. Она не собиралась делать этого.
Но она боялась, молча следуя за ним, что он не успокоится, пока не получит ответ. И если она не будет осторожна, то в один прекрасный день ей придется ответить ему.
Корделия молча смотрела в тарелку на каперсы, украшавшие жареного зайца. Она не хотела есть ни то, что лежало в тарелке, ни одно из девятнадцати других угощений. Ей бы следовало знать, что «небольшой» ужин у Гонорины обозначал присутствие двадцати двух приглашенных на трапезу из двух смен по двадцать блюд каждая, не считая десерта. Только на первое среди прочих яств были поданы голова теленка, жареный карп, пирог с голубятиной и, наконец, жареный лебедь в смородиновом соусе. Десерт еще не подавали. Она даже вздрогнула, представив себе, каким изысканным он должен быть.
Но ни одно из блюд не могло затмить главного, представляющего собой искусно сделанный сад, простиравшийся на целый ярд на столе. В центре возвышалась часовня с колоннами, украшенная цветами, и фарфоровые статуэтки пастуха и пастушки.
Корделия в удивлении покачала головой. Если это скромный дружеский ужин, то каков же большой прием у Гонорины? В любой другой раз она бы порадовалась такой демонстрации достатка, явно предназначенной, чтобы поразить герцога, но сегодня…
Сегодня Корделия боялась, что не доживет до конца. Желудок ее отказывался принимать пищу, а колени приходилось держать врозь, чтобы они не стучали.
Пока все шло хорошо. Отец с самого начала взял на себя роль скромного викария, таким образом оградив себя от излишних вопросов. Он заявил, что служитель церкви не может гордиться мирскими достижениями.
Собственно говоря, сказал он, его музыка была предназначена для богослужения. Обычно он никогда не играет на светских вечерах. Однако для Гонорины он попросит свою дочь сыграть несколько его пьес в благодарность за то, что Гонорина милостиво приютила их в своем доме в Йорке и согласилась следовать с ними в Лондон. Получилось очень убедительно. Даже Себастьяна восхитило достоинство, с которым викарий исполнял свою роль.
Себастьян… Корделия украдкой посмотрела на него, пальцы ее нервно перебирали салфетку. Его волосы сияли, как полированный дуб при свете свечей, он вел себя непринужденно, явно ему не в новинку был и жареный лебедь, и искусные сооружения в центре стола. Когда он улыбался, а делал он это довольно часто, черты его лица принимали более мягкое выражение и он становился просто красавцем. За последние несколько дней она уже привыкла к этой внезапной его перемене в лице, которая для нее была подобна желанному летнему дождю. До сегодняшнего вечера она предназначалась либо ей, либо Гонорине.