Шаги внезапно стихли, а потом раздался глухой удар в стену, словно Даррелл решил проверить прочность кирпичной кладки кулаком, после чего наступило продолжительное затишье. Оливия решилась и тихонько постучала в дверь.
— Да!
Она толкнула дверь и увидела Рональда, укладывающего вещи в небольшую сумку.
— Что вам нужно? — неприветливо спросил он.
— Я хотела позвать вас на ужин. А вы куда-то уезжаете?
— У меня дела, — коротко ответил Рональд.
— На ночь глядя?
Рональд выпрямился. Его лицо было очень мрачным, и Оливия невольно поёжилась под его тяжелым взглядом.
— Вам лучше уйти, сеньорита, — проронил Рональд и вновь вернулся к сборам…
— Почему?
— Потому что в противном случае вы рискуете нарваться на неприятности.
— Вы опять мне угрожаете?
— Нет, сеньорита, я всего лишь констатирую факт.
— Даррелл, вы неисправимы.
— Я всегда стремился к самосовершенствованию. Вполне возможно, что скоро я исправлюсь.
Только меня уже здесь не будет, со странной тоской подумала Оливия.
— Вы обещали, что мы навестим Патрика, а сами опять куда-то уезжаете…
— Я вернусь завтра рано утром. Оливия, зачем ты пришла?
Ее поразили странные нотки в голосе Рональда.
— Вы метались по комнате, и мне показалось, что… что вы чем-то расстроены.
Рональд поднял сумку, взвесил в руке, а потом уронил ее на пол. Глухо звякнули какие-то железки. Рональд медленно приблизился к Оливии. Она замерла, как кролик перед удавом. Двумя пальцами он приподнял ее подбородок.
— Так и есть, Ливи.
— Но чем? — спросила она, не делая попытки отстраниться и трепеща от его близости.
— Тем, что жизнь преподносит нам сюрпризы, когда мы меньше всего их ожидаем. Мы обретаем что-то дорогое, радуемся, даже бываем счастливы. Но редко задумываемся о том, что все это очень легко потерять.
— Я думаю, что в таком случае за это нужно бороться и очень… очень беречь это дорогое, — дрожащим голосом проговорила она.
— Это не всегда так, Оливия.
— Вы меня пугаете.
— Нет, я не хочу тебя пугать. — И он коснулся ее губ.
Оливия замерла, а потом невольно качнулась к Рональду.
Его руки мягко обхватили ее талию, и он принялся нежно ласкать губы Оливии. Она всхлипнула, обхватывая его плечи и прижимаясь к нему всем телом. Его жесткие ладони забрались под ее рубашку и замерли под грудью. Оливия тихонько охнула, но не отстранилась.
— Да, вот так… — прошептал Рональд и накрыл ладонью ее грудь.
Оливия содрогнулась и беспомощно приникла к нему. Его губы впились в ее рот глубоким и властным поцелуем, а ладонью он очень нежно массировал грудь Оливии через тонкое кружево бюстгальтера. Он не торопился, и его медленные ласки сводили ее с ума.
— Еще… — задыхаясь, пробормотала она, когда Рональд отстранился.
Он повиновался, подхватил ее на руки и направился к кровати.
— Рональд… — простонала Оливия, когда его ладонь, а потом и губы скользнули по ее животу. — Еще!.. — бессознательно потребовала она, сходя с ума от его прикосновений.
— Нет… мы не можем…
Она с трудом открыла глаза и увидела его искаженное лицо с крепко зажмуренными глазами.
— Рон?..
— Я не могу. Не сегодня. Не сейчас. — Он резко встал и отошел к стене.
Оливия приподнялась на локтях, не веря, что он оставил ее.
— Дьявол! — Она резко села.
— Извини.
— Катись к черту со своими извинениями! — Оливия застегивала пуговицы на рубашке, но руки дрожали и отказывались слушаться.
Рональд привалился к стене и закрыл глаза. Ему нужна была передышка, чтобы прийти в себя.
— Извини, — проговорил он еще раз, не открывая глаз.
Оливия молчала. Было слышно только шуршание ее одежды. Рональд был так взвинчен, что даже этот шорох бил по его натянутым как струна нервам. Когда он открыл глаза, Оливия уже привела в порядок одежду и пыталась то же проделать с волосами, старательно приглаживая их руками. Рональд едва не застонал в голос. Скоро он окончательно свихнется. Уже сейчас он чувствует себя шестнадцатилетним мальчишкой, в венах которого вместо крови циркулируют чистые гормоны… Он был слишком близко к тому барьеру, преодолев который повернуть назад было бы уже невозможно.
Оливия наконец решила, что теперь может выйти из комнаты. Но Рональд преградил ей дорогу.
— Что еще? — спросила она тоном, от которого Индийский океан промерз бы до самого дна.