95 
— Вы думаете, таков мотив? — удивилась Барбара.
— Если хотя бы еще один из них — наш, то чем еще вы можете это объяснить?
— Тем, что детей подстерегает опасность в любой точке Лондона, — сказала Барбара, — но если они оказываются здесь, то эта опасность превращается в прямую угрозу.
— То есть вы считаете, что мы специально собрались здесь, чтобы убивать детей? — гневно вопросил Стронг.
Барбара улыбнулась и захлопнула блокнот.
— Это вы сказали, мистер Стронг, а не я, — завершила она беседу.
Преподобный отец Брам Сэвидж и его жена проживали в Западном Хэмпстеде. Зажиточный район и само их жилище несколько портили создаваемый Сэвиджем образ «человека из народа». Дом был невелик, верно, но все равно он был недосягаемой мечтой для тех, кто разливал в «Свете Бога» похлебку, а также для тех, кто с жадностью ее глотал. И к своему дому Сэвидж ехал на «саабе» последней модели. Будь здесь констебль Хейверс, она бы обязательно съехидничала насчет того, что не всем приходится надрываться ради куска хлеба с маслом.
Сэвидж ждал, пока Линли найдет место для парковки «бентли». Он стоял на крыльце дома, выглядя весьма по-библейски в развевающемся на зимнем ветру одеянии, без пальто, невзирая на зиму. Когда Линли наконец присоединился к нему, он уже разобрался с тремя замками и открыл дверь.
— Оуни, — позвал он. — Я привел гостя.
Про Шона он не стал ничего спрашивать, отметил про себя Линли. Не поинтересовался, звонил ли мальчик, не было ли от него каких-нибудь новостей. Просто уведомил жену, что пришел не один, а с гостем; прозвучало это как предупреждение и при этом очень не вязалось с манерами, которые до сих пор наблюдал Линли в святом отце.
На зов Сэвиджа ответа не последовало. Он попросил Линли подождать в гостиной, а сам прошел к лестнице и быстро поднялся на второй этаж. Линли слышал, как удалились шаги в глубину дома.
У Линли появилась минута, чтобы осмотреться в гостиной, которая была обставлена простой, но качественной мебелью. На полу лежал яркий ковер. Стены увешаны старинными документами в застекленных рамках, и, пока над его головой открывались и закрывались двери, Линли не торопясь обошел комнату, читая эти документы. Один из них был старинной сопроводительной ведомостью с судна под названием «Вэлиэнт Шеба», в трюмы которого было погружено двадцать мужчин, тридцать две женщины (из них восемнадцать детородного возраста, как отмечалось в документе) и тринадцать детей. Другой документ был написан каллиграфическим почерком на бланке канцелярии городка Эш-Гроув, как удалось разобрать Линли. Само письмо, выцветшее от времени, почти не поддавалось расшифровке, и Линли сумел прочитать лишь два отрывка: «отличный материал для размножения» и «если держать дикий нрав в узде».
— Это мой прапрапрадед, суперинтендант. Рабство не пришлось ему по душе.
Линли обернулся. В дверном проеме стоял Сэвидж, и рядом с ним — девушка.
— Оуни, моя жена, — сказал он. — Она попросила, чтобы я вас познакомил.
Линли трудно было поверить, что смотрит на жену Сэвиджа, поскольку Оуни на вид казалась не старше шестнадцати лет. Это была тоненькая, длинношеяя и очень африканская девушка. Подобно мужу, она носила национальные одежды и в руках держала необычный музыкальный инструмент — чем-то похожий на банджо, но с высоко поднятыми струнами, которых было чуть не две дюжины.
Один взгляд на нее объяснил Линли многое. Оуни поражала своей красотой — безупречная как полночь, несущая в себе столетия чистокровного воспроизводства, избежавшая расового смешения. Она была такой, каким никогда не мог быть Сэвидж — из-за того, что его предок попал на корабль «Вэлиэнт Шеба». Разумеется, ни один здравомыслящий мужчина не оставил бы ее наедине с группой тинейджеров.
Линли произнес с легким поклоном:
— Миссис Сэвидж.
Девушка улыбнулась и кивнула. Она глянула на мужа, словно ожидая подсказки, но все же попыталась что-нибудь сказать:
— Вы можете хотеть… — но запнулась.
На ее лице отразилось сосредоточенное перебирание уже знакомых слов и грамматических правил, постичь которые она еще не могла.
Ее муж пришел ей на помощь:
— Суперинтендант пришел в связи с Шоном, дорогая. Мы не хотим помешать твоим занятиям на коре.[2] Может, ты поиграешь здесь, а я проведу полисмена в комнату Шона?
— Да, — согласилась она. — Я буду играть тогда. — Она подошла к дивану и аккуратно поставила кору на пол. Когда мужчины уже выходили из гостиной, она еще раз попыталась сказать на английском: — Сегодня очень не солнечно, нет? Еще один месяц уходит. Брам, я… открываю… Нет, это открываю нет… Я узнаю сегодня утром…
95 
