84 
Однако как в XV веке, так и сейчас задирание юбки даме считалось делом оскорбительным, унизительным и несопоставимым с дворянской честью. Мадленка испустила такой дикий вопль, что Филибер, стоявший в стороне, аж зажмурился и поднес руки к ушам. Подол почти тотчас вернулся на свое место, но все присутствующие, даже самые сомневающиеся из них, успели, однако, убедиться (своими собственными глазами), что Мадленка отнюдь не мальчик, а совсем наоборот. Август опешил и открыл рот. Руки, державшие запястья Мадленки, несколько ослабли, и, ловко вывернувшись из проклятых тисков, она подскочила к князю и всеми пятью ногтями рассекла ему лицо.
— Мерзавец! — заверещала Мадленка, замахиваясь второй раз.
— Это уже чересчур, князь! — возмутился пан Соболевский. — Что вы себе позволяете?
На госпожу Анну происшедшее оказало самое тягостное впечатление: она поникла головой и зарыдала.
— Мама, не плачь! — пролепетала Мадленка, начисто забыв про ненавистного Августа и устремляясь к ней. — Не плачь!
Впервые в жизни она обняла мать и почувствовала, как ее слезы текут ей на плечо. Князь Август стоял, утирая кровь с расцарапанного лица, злой и сердитый.
— А это кто? — спросил он, кивая на «Ольгерда».
— Купец из Литвы, — сказал пан Соболевский раздраженно. — Что происходит, князь, в конце концов?
Август, не отвечая, вглядывался в лицо крестоносца.
— Где-то я тебя уже видел, — молвил он задумчиво.
— Возможно, — согласился Боэмунд, и на этот раз его акцент чувствовался меньше. — Мир гораздо теснее, чем думают некоторые.
Мадленка застыла от ужаса, хотя ей больше следовало беспокоиться за себя: некоторые из шляхтичей, которых она знала, подходили к ней и бесцеремонно пялились на нее в упор, пытаясь определить, не обознались ли они. К счастью, синеглазый красавец недолго занимал Августа, и он вновь обратился к хозяину дома, тыча пальцем в Мадленку:
— Так вы утверждаете, пан, что это ваша дочь?
— Да, и могу поклясться в этом, — сказал пан Соболевский.
— И я, — злобно всхлипнула госпожа Анна, высвобождаясь из объятий Мадленки и утирая слезы.
— Мы ее знаем, — встрял ксендз Белецкий, до той поры сидевший ни жив ни мертв от страха.
— И зовут ее Магдалена Соболевская, так? — настаивал князь Август. — Так, и никак иначе?
— Именно так, истинный бог.
— Но Магдалену Соболевскую убили! — закричал Август, теряя терпение. — Что вы мне тут толкуете, в самом деле!
— Это была самозванка! — взвизгнула Мадленка, с ненавистью глядя на него.
— Откуда ты знаешь? — обрушился на нее князь.
— Потому что я была там! — окончательно теряя голову и губя себя, отозвалась Мадленка.
Когда она опомнилась, было уже слишком поздно что-либо изменить. До этого момента оставалась крошечная надежда, что все обойдется, но и она исчезла, как только Мадленка дала понять, что осведомлена о происшедшем. По лицу Боэмунда фон Мейссена она поняла, какую допустила ошибку, но ей уже было все равно.
— Ага, — сказал князь Август, подходя к ней. — Значит, Михал Краковский — это все-таки ты.
— Если бы ты с рождения не был дураком, — отозвалась бесстрашная Мадленка, которой было уже нечего терять, — ты бы давно догадался об этом.
Наступило молчание. Мадленка и Август смотрели друг другу в глаза, не отрываясь; и никто не хотел сдаться первым.
— Значит, это ты убила мою мать, — заключил он.
— Нет, — вызывающе выпятила нижнюю губу Мадленка, — я не делала этого.
— Суд разберется, — с пугающим спокойствием изрек Август. — А пока я забираю тебя в замок Диковских.
— Нет! — пронзительно, истошно закричала госпожа Анна, бросаясь вперед. — Она только вернулась ко мне! Зачем же вы, звери, отнимаете ее?
Ее крик перешел в сдавленное рыдание, она упала на пол и стала биться о него головой. Муж и зять-литвин кинулись подымать ее. Мадленка обернулась и увидела в углу прижавшихся друг к другу двойняшек. Их глаза, обращенные на нее, были наполнены восхищением и ужасом.
Боэмунд, закусив губу, приподнялся, но Мадленка отрицательно покачала головой, и крестоносец, немного побледнев, опустился на прежнее место. Врагов было больше, гораздо больше, и сила оказалась на их стороне. Потом, Мадленка сомневалась, что схватка что-то решит; в этом случае вне закона оказалась бы, пожалуй, не только она, но и вся ее семья, а Мадленка не хотела этого.
Князь Август объявил, что Мадленка обвиняется в убийстве его матери, что дело ее будет рассматривать самый высокий суд и что в случае, если она докажет свою невиновность, никто не причинит ей вреда. Он подробно объяснил, почему на нее пало такое подозрение. Пан Соболевский сел за стол и слушал, рассеянно пощипывая усы. Мадленке не хотелось, чтобы отец стал укорять ее за то, что она скрыла от них правду, и она вскинула голову.
84 
