Особенно,... 
78 
Малкольм тотчас ощутил прилив крови. Он был не в силах сдерживать себя — ни мысли, ни желание, ни огонь в чреслах. А через несколько часов наступит ночь…
— Я знаю, о чем бы ты хотел спросить меня, Малкольм, — с усмешкой произнес МакНейл.
Малкольм одарил его колючим взглядом.
— Тебе будет весело, если я положу ее к себе в постель, а на заре она уже будет мертва?
Улыбки МакНейла как не бывало.
— После Уркухарта ты еще ни разу не согрешил. Так почему ты считаешь, что сегодня непременно должен это сделать? Да, однажды ты изведал греховного наслаждения, но я уверен, что ты способен подавить в себе желание изведать его вновь.
Малкольм почувствовал, что краснеет.
— Боюсь, что моя похоть греховна, — ответил он, — ибо я хочу эту женщину больше, чем когда-либо хотел других женщин. И я боюсь, что, как только в нее войду, мне захочется изведать не только ее тела.
— В таком случае ты должен бороться с искусом, — сухо ответил МакНейл. — Разве не так?
— Гляжу, тебе доставляет удовольствие смотреть на мои страдания!
— Ты прав! Поди, переспи с горничной, глядишь, полегчает!
— Мне никто не нужен! И я знаю, МакНейл, что ты в состоянии помочь мне!
Малкольм был зол. Зол на себя, зол на МакНейла. Зол так, что был готов ввязаться с приятелем в драку, однако нашел в себе силы унять злость.
— Ты отказываешь мне лишь потому, что я в свое время отказал тебе!
МакНейл сделал невинное лицо.
— Разве мы когда-то дрались из-за женщины? Малкольм смерил его взглядом.
— Я не стану с тобой драться, — произнес он, и в голосе его послышалась угроза. — Потому что она моя.
МакНейл вздохнул, хотя глаза его по-прежнему светились лукавством.
— Ты молод и горяч. Я же и вспомнить такие дни не могу. Какой силой я, по-твоему, обладаю?
— Силой забрать у меня мою силу, пусть даже всего на один день или ночь. Найти и пустить в ход чары.
МакНейл лукаво усмехнулся.
— А я смотрю, ты парень не жадный! — Он расхохотался. — Ты лучше попроси меня по-хорошему. Кстати, часа тебе хватит?
Малкольм отказывался поверить собственным ушам. МакНейл согласен забрать его способность отнимать чужую жизнь всего на один час? Он что, с ума сошел? Это ведь даже хуже, чем вообще ничего у него не забирать. Уж лучше он будет избегать ее и дальше, нежели проведет с ней в постели всего один жалкий час!
— Ты нарочно надо мной издеваешься?
Лицо МакНейла сделалось серьезным.
— Малкольм, я вижу, как ты страдаешь, страдаешь, как зеленый мальчишка. Да, я могу забрать у тебя силу, но только не на сутки. Или ты с ума сошел? Или она украла у тебя мозги? Ты ведь останешься беззащитен против Сибиллы, я уже не говорю про Морэя. Стоит ему почувствовать твою слабину, понять, что ты беззащитен, как он тотчас попытается избавиться от тебя!
— Часа мне не хватит. Да и терпение мое на исходе.
Боже, еще ни разу им не владело столь страстное желание! Как он хотел подмять ее под себя, отведать вкус этих губ, кожи, женского естества, проникнуть как можно глубже в нее, в эту влажную, упругую плоть, и провести, погрузившись в нее, всю ночь. Он хотел, чтобы она кончила сотню раз. Мысленным взором он уже видел их вместе. И ее желание было под стать его собственному, на ласки она отвечала бы ласками, на оргазм — оргазмом. Что-то подсказывало ему, что так и будет.
— Твои чары нужны мне прямо сейчас! — произнес он, заливаясь краской.
Когда же они сполна насладятся друг другом, она уснет в его объятиях до самого рассвета. И, может статься, она поведает ему еще больше о том мире, откуда пришла к нему.
А может, они просто поговорят о каких-то пустяках, словно мир со всей его тяжестью, что давит ему на плечи, просто не существует. Возможно, она объяснит ему, почему в ее времени одежда состоит из лоскутков и веревочек. Малкольм улыбнулся при этой мысли.
— Смотрю, ты начинаешь терять голову из-за этой красотки. Осторожней. Я бы советовал тебе хорошенько подумать о том, чем это может для тебя кончиться, — укоризненно произнес МакНейл, вторгаясь в его мысли.
Значит, наглец подслушивал. В том, что касалось женщин, Малкольма трудно было назвать джентльменом, его интерес к ним не отличался возвышенностью. Он защищал тех, кого должен был защищать, тех же, кто возбуждал в нем похоть, соблазнял. В его отношениях со слабым полом дело еще ни разу не доходило до нежных объятий и душевных разговоров.
78 
