– Ну, хозяюшка, принимай работу! – радостно улыбался он.
– Вот это? – Я в изумлении таращилась на дикое заграждение из неструганых досок. Из того, о чем мы в свое время договаривались с этим мужиком, были только железные столбы, врытые в землю.
– А что? Сейчас морилочкой пройдемся, и будет загляденье! – заверил меня он. Я в ужасе убежала в дом, чтобы не видеть этого безобразия. Морилочка тут никак не могла помочь. Забор был ужасен, и на его фоне елочка стояла, как пленная в концлагере. Особенно глупо было то, что этот дикий частокол отгораживал только одну сторону нашего четырехстороннего квадратного участка. Мне даже захотелось заплакать, но кто же плачет из-за того, что недоделанный забор плохо смотрится на фоне папиной елочки? Так что я сдержалась. Что и говорить, речи о возврате денег я даже не начинала.
– Отличное решение – поставить здесь эту страхолюдину, – возмутилась новая соседка, догнав меня, когда я почти уже скрылась с места преступления. Но побег не удался. Она подошла ко мне со стороны дороги и укоризненно кивнула в сторону чудища.
Мужик предусмотрительно скрылся за домом.
– А что вам не нравится? – пискнула я. – Забор стоит ровно на нашей территории.
– И что, я должна на вот это теперь смотреть? – Она шла на меня, как танк. Ее нос напоминал бойницу, потому что она безостановочно им шмыгала.
– А не надо было вашу эту ржавую рабицу ставить. Мамочку мою расстраивать. Думаете, мне хотелось тут это ставить? Но мама…
– Плевала я на вашу маму. Забирали бы вы вашу елку так, не очень-то она мне нужна. А теперь что, вот это тут будет всегда? – Соседка пыхтела, забывая о том, что именно она и развязала конфликт.
– Слушайте, давайте не будем ссориться. Это моя мама настояла…
– Передайте вашей маме, чтоб она этой елкой подавилась! – плюнула соседка. Потом развернулась и гордо ушла обратно на свою стройку.
– Нет уж. Такое ей сами передавайте, – буркнула я и забралась в машину. Передавать подобное маме, особенно моей – опасно для здоровья. Причем не только моего, но и маминого. Потому что, как бы там ни казалось со стороны, а у мамы здоровья было немного. Помня это, я поначалу решила ничего ей не рассказывать, кроме того, что на нашей даче теперь стоит огромный, неописуемой красоты забор, за которым наши новые соседи не то что нашей елочки, а вообще неба синего не видят – так наш забор высок.
– Прекрасно! – одобрительно кивнула мама, выслушав мой отчет, и подлила мне чаю. – А что у вас там с Никой происходит?
– С Никой? – похолодела я.
Весь этот месяц мы с Никой, даже не сговариваясь предварительно, ни слова не говорили маме.
– Да, с Никой. Она какая-то нервная. Дерганая. Минуты с ней нормально не поговоришь. Это из-за экзаменов?
– Точно! – с облегчением кивнула я. – Из-за экзаменов. Из-за чего же еще?
– Ага, – усмехнулась мама. – Уж она-то не устроит такой сюрприз, как ты. Всю мою жизнь переломала, пришлось ребенка поднимать!
– Это точно, – согласилась я, лихорадочно соображая, как бы увести опасный разговор в сторону. И о том, что в институт Ника даже не ходила. Нам надо, чтобы нас снес ураган? Вот и пришлось менять тему: – А я со Стасом, кажется, разошлась.
– Как это? – удивилась мама. – Вы же еще толком сойтись не успели? Вот, говорила я тебе – меряй по себе шапку.
– Мам, это не шапка, это мужчина.
– Вот тебе лишь бы меня перебить. Значит, бросил он тебя.
– Почему он? – обиделась я. – Может, я его.
– Нет. Не может, – категорически не согласилась мама. – Никого ты не можешь от себя отвадить. Могла бы – не было бы Ники. И Леонида этого, прости господи! Хорошо хоть, он не стал тебе жизнь ломать.
Мама говорила себе под нос и перемещалась по комнате, расставляя на столе заварочный чайник, печенье и прочую ерунду. И ей, как и всегда, казалось нормальным, что она все решает в моей жизни. Как будто я сама неспособна решить хоть что-то. Но дело в том, что впервые это до глубины души возмутило меня. Больше всего возмутило то, что мама действительно имела смелость думать, что она тогда поступила правильно. И уверяла всех вокруг, включая меня, что иначе и быть не могло. Считалось, что я с этим согласна, но тут мне вдруг пришло в голову, что вообще-то я же на самом деле всегда была против. Я никогда не была с мамой заодно, и у меня есть масса вещей, которые я давно должна была ей сказать. Нет, не для того, чтобы ее обидеть или сделать ей так же больно, как она делала мне. Нет, я прекрасно понимала, что маму не переделать и что обижает она меня не специально, не сознательно, стремясь еще больше испортить мое отношение к себе. Просто такова была ее природа. Но для самой себя, для цельности моего мира, я должна была наконец решиться и сказать, что именно я думаю на самом деле.