39 
Дымок молчал, видимо, не зная, как помочь в этой сложной ситуации своей хозяйке. Зато заговорили тени. Длинные разорванные лоскуты мрака затрепетали, сплетаясь вокруг девочки в непроницаемый кокон. Засвистели на разные голоса, споря, убеждая, настаивая.
— Но она же человек, — возразила Шаная, слушая что-то, доступное только ее слуху. — Людей нельзя убивать. Никого нельзя убивать.
Опять забормотал сумрак, на этот раз более низко, с угрожающими интонациями. Вот только Шаная ни капли не испугалась. Она склонила голову набок, внимательно выслушивая возражения невидимого собеседника.
— А если меня заподозрят? — спросила она, видимо, уже почти согласившись с планом теней.
Теперь свист был совсем коротким и резким. Шаная кивнула и встала, привычно посадив Дымка на плечо. Громадный серый зверь без проблем расположился там, балансируя хвостом.
— Да, так будет лучше всего, — прошептала себе под нос девочка. — Серафия это заслужила.
И спокойным шагом отправилась к себе в комнату, едва ли не насвистывая под нос от радости.
* * *
Матушка Серафия легла спать далеко за полночь. К тому моменту все поисковые группы уже вернулись из леса ни с чем. Не было обнаружено никаких следов маленькой принцессы. Она словно испарилась. И это сильно беспокоило настоятельницу. Хотя Серафия весь вечер убеждала Нинель, что побег Шанаи лежит целиком на совести воспитательницы, на самом деле она понимала — прежде всего король строго спросит за исчезновение любимой дочери именно с нее. И спросит так жестоко, что лучше заранее принять чашу с цикутой, чем дождаться его наказания.
— Куда же делась эта мелкая дрянь? — Серафия раздраженно перевернулась на другой бок. — И что мне делать? Если завтра Шанаю не найдут, придется отправить сообщение Харию. Ох, даже страшно представить, в какую он придет ярость!
Серафия плотнее укуталась в одеяло. Сегодня в комнатах спального корпуса почему-то было особенно холодно. Хотя прошедший день порадовал пригожей солнечной погодой, сейчас изо рта женщины при каждом вздохе вырывалось белесое облачко пара. И это удивляло, поскольку снаружи было достаточно тепло. Перед сном настоятельница, как обычно, обошла внутренний двор, проверяя, не заигрались ли младшие послушницы в прятки, долго стояла у ворот, всматриваясь в непроглядную чернильную тьму леса и надеясь, что вот-вот услышит испуганный плач принцессы, затем заложила их на засов и заперла двери, ведущие в само здание. И Серафия совершенно не замерзла после продолжительной прогулки. Тогда почему сейчас трясется под двумя пуховыми одеялами не в силах согреться?
— Пора начинать топить, — вполголоса проворчала женщина, возвращаясь к более насущным проблемам. — Послушницы еще обойдутся, а у себя прикажу разжечь камин. Им-то что? Они молодые, в их спальне прошлой зимой только в самые сильные морозы огонь разводили, и ничего, никто не умер. Болели, конечно, да кто зимой не простывает? А мне уже надо поберечь здоровье.
Серафия, осознав, что заснуть ей пока не удастся, поднялась, потянулась к прикроватному столику, на котором горела оставленная с вечера масляная лампа. Крохотный язычок пламени в любой момент рисковал захлебнуться и потухнуть, поэтому настоятельница подкрутила фитиль и удовлетворенно хмыкнула, когда через несколько секунд изрядно окрепший огонек с довольным треском взобрался по нему. Поправила стекло, чтобы сквозняк случайно не задул ночник, и опять откинулась на подушки, прежде взбив их и подложив под спину.
Мрак с почти физически ощущаемым недовольным шепотом съежился, отступил от кровати, уполз в углы и сосредоточился в изломанных тенях, падающих от скудной обстановки. Серафия не сумела сдержать довольного вздоха. Она сама не понимала своих чувств сегодня, но почему-то ей было не по себе. Нет, точнее не так. Она боялась. Какой-то мутный выматывающий страх поселился в ее душе. Женщина опасалась лишний раз пошевелиться, чтобы не привлечь внимания того, кто, как ей казалось, прятался где-то в комнате.
— Чушь какая-то, — чуть слышно фыркнула настоятельница, энергично растирая морщинистые плечи и пытаясь согреться. — Нервы шалят. Старею, должно быть. А скорее, переволновалась из-за этой дряни. Если она не найдется завтра, то мне не поздоровится.
Звучание собственного голоса успокаивало Серафию, создавало ложную иллюзию, что помимо нее в комнате присутствует еще кто-то. Кто-то живой, отличный от невидимого чудовища, следящего за ней яркими угольками глаз из самого темного угла.
39 
