Никто не произнес ни слова. Грейс нерешительно откашлялась.
— Поэтому если… если ваши родители в самом деле состояли в законном браке…
— Состояли, — едва не зарычал мистер Одли.
— Ну да, безусловно. То есть я хотела сказать, не безусловно, но…
— Она хотела сказать, — резко перебил ее Томас, — что если вы действительно законный отпрыск Джона Кавендиша, то вы истинный герцог Уиндем.
Наконец-то прозвучали слова, которые Грейс не осмеливалась произнести. Ужасная правда. Или, скорее, то, что вполне могло оказаться правдой. И все, даже старая герцогиня, потерянно молчали. Двое мужчин — два герцога, подумала Грейс, едва сдерживая рвущийся наружу истерический смех, — обменялись долгим тяжелым взглядом, будто оценивая друг друга, затем мистер Одли вытянул вперед руку. Рука его дрожала, как у герцогини, когда та искала, на что бы опереться; наконец пальцы нашарили спинку стула и вцепились в нее. Мистер Одли сел, ноги у него подкашивались.
— Нет. — Он мотнул головой. — Нет.
— Вы останетесь здесь, — провозгласила герцогиня, — пока это дело не будет улажено к моему удовольствию.
— Нет, — заметно увереннее возразил мистер Одли. — Не останусь.
— Еще как останетесь! — пригрозила герцогиня. — А если заупрямитесь, я сдам вас властям как вора, ведь вы и есть вор.
— Вы этого не сделаете! — выпалила Грейс и поспешно повернулась к мистеру Одли: — Она ни за что на это не решится. Ведь она верит, что вы ее внук.
— Замолчите! — взревела герцогиня. — Не знаю, что вы о себе возомнили, мисс Эверсли, но вы не член семьи и вам здесь делать нечего.
Мистер Одли поднялся. Заметив его безукоризненную выправку и гордую осанку, Грейс впервые разглядела в разбойнике черты бывшего военного (он ведь говорил, что был армейским капитаном). Когда Одли заговорил, в его отрывистой властной манере речи, к удивлению Грейс, не было и намека на прежнюю ленивую медлительность.
— Не смейте впредь обращаться к мисс Эверсли в подобном тоне.
Грейс ощутила внезапный прилив благодарности к мистеру Одли. Конечно, Томас не раз вступался за нее перед герцогиней и с давних пор считался ее защитником. Но сейчас… все было иначе.
Грейс не прислушивалась к словам. Сердце подсказывало ей, что мистер Одли говорит искренне. Этого было достаточно. Она смущенно посмотрела в лицо мистеру Одли, взгляд ее задержался на его губах. От нахлынувших воспоминаний у нее запылали щеки. Прикосновение его губ, поцелуй, его теплое дыхание… волна облегчения и горечь разочарования, оттого что поцелуй прервался… первый порыв оттолкнуть разбойника и непостижимое желание продлить поцелуй.
Воцарилась гробовая тишина. В абсолютном безмолвии, казалось, было слышно, как брови герцогини медленно поползли вверх. Похолодевшая Грейс почувствовала, что у нее трясутся руки, как вдруг раздался гневный окрик старухи:
— Я твоя бабушка!
— Это еще нужно доказать, — решительно возразил Джек.
Рот Грейс удивленно приоткрылся. Происхождение мистера Одли ни у кого не вызывало сомнений. Неопровержимое доказательство стояло прислоненным к стене гостиной.
— Что? — взорвался Томас. — Вы не думаете, что Джон Кавендиш ваш отец? Вы это хотите сказать?
Мистер Одли безразлично пожал плечами, и в это самое мгновение выражение непреклонной решимости в его глазах исчезло. Он снова превратился в разбойника с большой дороги, бесшабашного, сумасбродного, способного на любую каверзу.
— Если честно, — признался он, — я вовсе не уверен, что членство в вашем прелестном маленьком клубе сулит мне большую выгоду.
— У вас нет выбора, — отрезала герцогиня.
— Такая любящая, — вздохнул мистер Одли, — такая заботливая и чуткая, какой и должна быть настоящая бабушка.
Грейс прижала ладонь к губам, но не смогла сдержать душивший ее смех. Смех неуместный, больше того — неприличный, предательски подступал к горлу.
Лицо герцогини побагровело, губы сжались в одну тонкую линию, от носа ко рту пролегли гневные складки. Даже Томасу никогда не удавалось так распалить старуху, а видит Бог, он старался не жалея сил.
Грейс перевела взгляд на Томаса. Из всех троих его положение было самым шатким, прямо скажем, незавидным. Герцог выглядел измученным и растерянным. Взбешенным и одновременно… готовым расхохотаться.
— Ваша светлость… — нерешительно произнесла Грейс. Она не знала, что сказать Томасу, нужные слова не приходили в голову. Возможно, в таких случаях и не стоит ничего говорить, но затянувшееся молчание было слишком тягостным.