— Вот это подарок! — обрадовался Люк.
— Ага. Слушай, надо подполковника этого похоронить по-человечески. В благодарность.
Забрав документы и знаки различия, мы отнесли тело офицера в небольшую воронку, Люк отодрал от какого-то ящика кусок жести, и я, сверяясь с командирским удостоверением, нацарапал на металле ножом:
«Неречин Павел Самойлович
Подполковник
1908–1941».
И после того, как мы засыпали тело землей, воткнул этот импровизированный обелиск в ногах у покойного.
За этим занятием нас и застал командир. Он молча постоял, думая о чем-то своем, а потом сказал:
— Знаешь, Антон, а, наверное, ты прав! Похороним всех! А то что же, им непогребенными до скончания века так лежать?
На время оставив все прочие дела, мы подтаскивали тела к воронкам, как могли, сортировали их. Проверяли карманы, искали медальоны. Узнав имя и звание, вырезали их на жести. Минут через пятнадцать к нам присоединились и все остальные, кроме часовых и раненых. Да и то, Тотен, невзирая на раненую ногу, вызвался вырезать надписи на металле.
За три с лишним часа мы похоронили всех. Шестьдесят восемь человек. И только сорок два имени. Когда последняя, восемнадцатая по счету могила была засыпана, я присел на остатки снарядного ящика и, с трудом подняв натруженную руку, вытер пот со лба. Рядом присел Фермер.
Примерно за час до заката, когда обессилевшие бойцы расползлись по шалашам и навесам, командир снова созвал нас на совет.
— Поработали мы все сегодня на твердую пятерку, мужики! Объявляю нам всем благодарность. Теперь подобьем бабки. Саш, — обратился он к Бродяге, — сколько фугасов сделали?
— Тридцать один, да и то остановились потому, что работа тонкая, а все замотались до того, что глаза слипаются и руки дрожат.
— Молодцы! А сколько такой фугас по площади накрывает? — сказал командир.
— А кто ж его знает? Я такие никогда не делал…
— Так, может, испытаем? — предложил я.
— В смысле?
— Досок вокруг хватает. В землю навтыкаем, как мишени, и рванем один. А у нас тридцать останется… Круглое число.
— А силы-то есть? С досками возиться? — поинтересовался Фермер.
— Ради красивого фейерверка я готов пострадать, — отшутился я.
— Ну, пошли. Пострадаем еще маленько.
Пока Бродяга с Ваней устанавливали фугас, мы вчетвером установили пару десятков мишеней на поляне, воспользовавшись для разметки сектора люковским лазерным дальномером.
Бродяга дает отмашку. Мы залегли в одной из воронок. Негромкий взрыв — и свист, и визг шрапнельных пуль над поляной. На противоположной опушке (от нас метров тридцать-сорок) — рукотворная осень. Кружатся в воздухе сорванные листья, с шорохом падают на землю срезанные ветки.
Гильзу развернуло «цветочком». Бродяга задумчиво трогает эту металлическую икебану ботинком:
— «Бинтовать» надо. Для надежности.
— Чем «бинтовать»? — спрашивает Казачина.
— Проволокой. Но можно и палки веревкой приматывать.
Мы идем осматривать мишени. Результат впечатляет. Пробоины в досках даже на расстоянии в тридцать метров — ровные и аккуратные. Осматриваем деревья на опушке — некоторые пули почти пробили десятисантиметровые стволы. Другие — глубоко застряли в более толстых деревьях.
Спрашиваю у Казачины:
— Вань, а по сколько пуль в фугас клали?
— Сотни три, может, четыре, мы точно не считали.
— А пыж делали?
— Конечно! Из кожи седельной вырезали и еще тряпки добавили.
Результат всем нравится, вот только сектор узковат — на глазок, градусов пятнадцать.
В голову опять лезут рационализаторские мысли, которые я озвучиваю, что называется, по месту:
— Мужики, а если часть фугасов на деревьях закрепить с наклоном вниз? И подрывать в два захода? После первого немцы залечь должны, а тут их сверху приголубит! Как вам идея?
— А что, неплохо! — высказывается командир.
Бродяга тоже одобрительно качает головой. Потом вносит свое рацпредложение:
— Только заряды эти надо ставить с директрисой не перпендикулярной дороге, а под углом к ней. Тогда глубина поражения больше будет.
— Ну что же, инструмент для работы на дорогах у нас теперь есть, — резюмирует командир.
Вернувшись под «командирский» тент (он, кстати, единственный, под которым можно сидеть, не скрючившись в три погибели), мы продолжаем «производственное совещание».