Убивать… давить эту мразь! Ведь есть же, остались еще нормальные люди, пусть их меньше, чем он думал когда-то, в начале своего пути, но их не так уж и мало. Просто им надо дать шанс.
– Слушай, откуда ты все знаешь?
– Я, – улыбнулся Швейцарец, – наглядная иллюстрация преимуществ домашнего обучения. Индивидуальный подход и прочие достоинства.
Конечно, полностью быть уверенным в своей правоте он не мог – для чистого эксперимента требовался контрольный экземпляр «школьника советского обычного», а где его взять? Но Швейцарец знал, что Старик учил его почти всему, что знал сам, а Старик и до Армагеддона явно выделялся над общим уровнем.
– Ой-ой-ой. Тоже мне, всезнайка-самоучка.
– Не самоучка, а домоучка, – поправил он. – И ничего смешного в этом нет. О том, что подобный метод обучения эффективнее, было превосходно известно еще до войны.
– Неужели? А почему тогда все в школах учились?
– Потому что кроме учителей тогдашним государственным образованиям приходилось также содержать танкистов, артиллеристов, ракетчиков, пехоту и десант, а еще подводников, интендантов, военюристов и даже Краснознаменный ансамбль песни и пляски, – на одном дыхании отбарабанил Швейцарец. – И если учителю хватало мела и доски… ну, географам еще глобус требовался, а биологам – микроскоп и лягушки… то, например, ракетчикам, даже самым мелким, зенитным, нужна была ракета, а она обычно стоила дороже целой школы. Подводникам, соответственно, подводная лодка, желательно атомная…
– Как бомба?
– Да.
– А… танки разве тоже были дорогие? Мне рассказывали, что их до войны столько наделали, столько… да и сейчас на юге вдоль бывшей границы, говорят, целая уйма ржавеет.
– Дешевле подлодок, – усмехнулся Швейцарец. – Но с ними проблема была именно в том, что их нужно было много. Так много, чтобы у врага даже термоядерных бомб на всех не хватило.
– Ну а почему все эти летчики-танкисты забирали больше денег, чем учителя? Пусть бы экономили.
«Господи, ты ведь даже и не подозреваешь, насколько права в своей детской наивности, – с грустью подумал он. – Если бы тогда нашелся кто-то, решившийся сказать всем этим бряцальщикам опасными железками… с большими звездами и широкими лампасами: „Ребята… а не кажется ли вам, что ваша гонка слишком дорога?“
…и может обойтись еще дороже… для планеты?
…если бы у кого-то хватило детской наивности. Или хотя бы просто – ума».
– Не-ет, – отрицательно качнул головой Швейцарец. – Ты что, на обороне Родины нельзя было экономить ни в коем случае. Ведь кругом враги, они только и ждут момента нашей слабости, чтобы напасть, чтобы напасть… отнять… и убить.
– Знаешь, я ничего в этом не понимаю, – призналась Тайна. – Только знаю, что до войны было хорошо, и потому никак не могу понять, зачем они все погубили?
– А это на самом деле просто, – отозвался он, чуть промедлив. – Видишь ли… людям, что тогда, что сейчас, в большинстве своем не свойственна привычка ценить то, что у них есть. Ценить, разумеется, не в смысле трястись над кучкой побрякушек мягкого желтого металла, а дорожить всем тем, что, казалось бы, и так достается каждому задешево.
– Кажется, понимаю, – тихо проговорила девушка. – Я тоже… пока не попала в Храм… не ценила очень многого.
– Есть и еще одна вещь, но с ней дело сложнее. Человек, если он и в самом деле хомо сапиенс, а не мутировавшая свинья, которая научилась ходить на задних копытцах и даже членораздельно хрюкать, настоящий человек в принципе не умеет довольствоваться тем, что у него уже есть. Это дар и проклятие одновременно. Когда-то в далеком прошлом именно это свойство вытащило нас из пещер. А недавно, – Швейцарец вздохнул, – едва не сгубило на корню.
Он замолчал. Тайна подвинулась вплотную к нему, обняла и прижалась щекой к плечу.
– У меня есть ты, – прошептала она, – и ничего другого мне больше не нужно. Только быть с тобой. Рядом. Вместе.
…чувствовать касание твоих рук и слышать, как бьется твое сердце.
«Это сейчас тебе кажется, – подумал он, – это сейчас предел твоих фантазий – просто быть рядом со мной. Но скоро ты привыкнешь к этому – к хорошему привыкают быстро. И тебе захочется чего-то большего. Необязательно для себя – ты можешь просто захотеть дать это большее мне…»
Он попытался представить себе детскую колыбель – деревянную, подвешенную рядом с ее кроватью так, чтобы мать легко могла дотянуться до ребенка. Детский плач и детский смех. Много-много маленьких Швейцарцев. Или Швейцарок. Плюс – Старик в роли заботливого дедушки. Завести… ну, для крестьянского труда у него руки выросли в неподходящем месте… а вот, скажем, пасеку – почему бы и нет? Тихое, спокойное, уютное счастье.