Особенно,... 
118 
До лагеря было чуть больше трех верст. Геолог готов был проделать весь путь ползком, лишь бы не привлечь внимания тварей, что пиршествовали сейчас совсем рядом. И подозревал, что именно это ему и придется проделать.
– И все же я настаиваю, Александр Васильевич, – упорствовал Обручев, – что вы должны меня выслушать!
Капитан выпрямился, поправляя фуражку. На ученого он по-прежнему не глядел.
– Владимир Афанасьевич, при всем уважении – не до вас!
Его прервал стон раненого из лазаретной палатки. Из неполной дюжины охотников в лагерь вернулась едва половина, но только один получил ранение, да и то больше по случайности, подвернувшись плечом под рухнувший ствол дерева, свороченного гигантской рептилией на бегу. Остальные были невредимы – физически. Доктор Билич, едва глянув на них, распорядился выдать каждому по экстраординарной порции спиртного с горячим чаем и оставить в покое, а сам удалился зашивать матросу Наливайко распоротую острой щепой до кости руку.
– Да послушайте вы, упрямец! – вспылил геолог. Борода его встала дыбом от волнения. – Это важнее, чем какой-то мегалозавр! Тот может нас жрать только по одному.
Колчак развернулся:
– Хорошо. У вас минута. Излагайте.
– Медный колчедан. – Обручев продемонстрировал желто-блестящие камушки. – Мы стоим на внешнем склоне вулканического кратера, затопленного морем. Внутри его, под водой, выходят гидротермальные воды. Образуются минеральные россыпи. Но этот колчедан найден невдалеке от лагеря. Как он оказался здесь? Я собрал образцы: похоже, что вулкан регулярно пробуждается. Соприкасаясь с раскаленными породами, морская вода превращается в пар. Содержимое кратера выплескивается, и донные породы отлагаются слоями на внешних склонах. Мне удалось откопать самое малое три таких слоя. И все признаки указывают на то, что следующее извержение совсем близко. Надо переносить лагерь. Как можно дальше от кратера, на возвышенность. Этот холм нас не защитит.
– Спасибо, Владимир Афанасьевич, но ваш совет немного запоздал, – промолвил капитан, снова отворачиваясь. – Мы и так должны будем сегодня же свернуть лагерь. Здесь нам охоты не будет, а без охоты мы скоро начнем голодать. Лейтенант Злобин! Ваши соображения?
– Что? – Лейтенант потер ладонями бледное лицо, пересеченное жуткими шрамами от когтей стимфалиды. – Прошу прощения, задумался… Я не знаю, как нам быть. Эта тварь не даст покою. Может быть, снять с «Манджура» один «гочкис» – трехфунтовый снаряд ей не переварить. – Он прерывисто вздохнул. – Винтовочные пули в нее уходили, как в мешок с песком.
– Пятнадцать пудов без станка, – напомнил капитан. – И тащить придется далековато. Даже идея выдолбить ловчую яму для вашего чудовища кажется мне более разумной. Может, наш зоолог что-нибудь подскажет?
Никольский оторвался от блокнота, в котором судорожно набрасывал очертания распростертого на брезенте троодона. Но высказать свое мнение ему не удалось.
Из-за скалы, из лесной чащи донесся уже знакомый Обручеву непереносимый скрежещущий рев, точно мясорубка перемалывала мясорубку. Только совсем близкий. Тератавр Катя впервые на памяти геолога издал звук: писклявый хрип ужаса.
– Оно уже здесь, – просипел Злобин перехваченным горлом. – Господи, оно пришло по нашим следам…
Стоявший за спиной геолога комендор Черников вскинул ружье.
Если до сей минуты Обручев мог лишь предполагать, с каким неординарным человеком его свела прихотливая судьба, то сейчас он мог убедиться в этом воочию. Колчак лишь чуть больше ссутулился, отчего и без того приметное сходство с изготовившимся к полету ястребом стало еще более разительным. Должно быть, именно так он выглядел на мостике своего эсминца в те мгновения, когда море вокруг вскипало под градом японских снарядов.
– Без паники! – Голос капитана, как показалось Обручеву, пересилил даже рев чудовища, хотя на самом деле вряд ли это было так. – В две шеренги – стройся! Целиться твари в голову, стрелять залпом по команде!
В долю мгновения лагерь сделался похож… нет, пожалуй, не на муравейник, а на курятник, подумал Обручев. Именно так – всполошенный приближением лисы курятник, разве что испуганное кудахтанье заменялось руганью унтеров, а порядку было столь же немного. На корабле многочисленные учения уже за пару месяцев загоняли нужные рефлексы в подкорку, так что матрос, вскочив по тревоге, зачастую окончательно просыпался, лишь вскарабкавшись по вантам или заняв место у орудия. На суше у моряков дела шли заметно хуже. Одних матросов, с перепугу позабывших свое место в шеренге, загоняли на первое попавшееся. Другим, с еще большего испугу сунувшимся в строй без винтовок, крепким словом – а чаще кулаком – указывали направление к составленным в пирамиды стволам. Понемногу строй обретал нужные черты, но слишком уж медленно.
118 
