Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
120 
– Да стреляйте же! – выкрикнул кто-то, срываясь на фальцет. – Стреляйте!
Обручеву подобный приказ в тот миг показался безумием. Слишком уж огромен был стоящий над ним хищник, и слишком ничтожными казались шансы причинить ему сколь-нибудь серьезный вред жалкими граммами свинца. Инстинкт требовал затаиться, в тщетной надежде, что истинный царь природы не заметит сжавшуюся от ужаса крысу. Однако инстинкту поддались далеко не все, разум же подсказывал, что единственный шанс выжить – сражаться и победить.
Чудовище снова взревело, задирая к небу сплющенную голову и раскачиваясь. Сквозь рвущий воздух и душу вой прорвался хлопок выстрела, затем еще и еще. Злобно взмахнув хвостом, ящер с ревом развернулся в поисках источника болезненно жалящих уколов.
Когда динозавр ворвался в лагерь, большая часть стоявших в строю бросилась врассыпную, но не все – группа из пяти человек, среди них комендор Черников, пятилась шагом, держа винтовки у плеча. За их спинами держался, отдавая неслышные в шуме команды, капитан Колчак со своим «винчестером».
Ближе всех к динозавру оказался высокий белобрысый матрос, из марсовых. Нервы у этого моряка, как решил пораженный Обручев, были сродни канатам – когда чудовищная пасть начала клониться к нему, он спокойно, словно на учениях, прицелился, выстрелил в упор, а затем, перехватив «трехлинейку», с силой вогнал штык в верхнюю часть неба.
Этот прием явно пришелся твари не по вкусу. Динозавр зарычал, вскидывая голову – матрос, так и не выпустивший винтовку из рук, сначала подлетел вверх, а после – в сторону, сумев, однако, перекрутиться в воздухе и, приземлившись на ноги, уйти в перекат. Выстрелы, примолкшие было из опасения задеть храбреца, загрохотали с удвоенной силой. Чудовище захлопнуло пасть, преломив, словно спичку, застрявшую винтовку, и, стремительно развернувшись, шатнулось вправо, но зацепило лапой палатку, снесло ее и… рухнуло наземь, едва не раздавив при этом с десяток стрелков. Кто-то крикнул «ура!», и этот победный крик тут же был подхвачен в разных концах лагеря – пока его не перекрыл зычный окрик лейтенанта Злобина:
– Продолжать стрельбу!
В самом деле, динозавр хоть и был повержен, но далеко еще не сражен окончательно и как раз пытался подняться. Однако сам факт его падения вдохнул в людей новые силы – из неуязвимого для пуль демона преисподней доисторический монстр превратился в большую, опасную, но все же смертную тварь. Вновь загремели выстрелы, направляемые уже более уверенной рукой. Осыпаемое пулями, лишенное уже обоих глаз, залитое хлещущей из бесчисленных ран кровью, чудовище все же сумело подняться на ноги. Вряд ли динозавр к этому моменту хоть как-то осознавал происходящее, однако его сил хватило еще на один рывок – прямо в гущу столпившихся у подножья скалы стрелков. Бросок этот оказался столь стремителен, что убраться с пути ящера успели далеко не все: часть угодила под лапы, многих раскидало взмахами чудовищного хвоста. По счастью, использовать свой успех тварь уже не могла – с разбегу врезавшись в скалу, она вновь упала и забилась в конвульсиях. А матросы всаживали в нее пулю за пулей, подходя все ближе и ближе.
И все-таки чудовище не умирало. Темная жидкая кровь пропитывала землю, точно губку, бока вздымались все медленней, но зверь продолжал жить и двигаться, пусть неслаженно и вяло, до той самой минуты, когда оскалившийся Горшенин подступил вплотную к титанической туше и всадил одну за другой пять пуль прямо в пустую глазницу, превращая в кашу крошечный мозг. И даже после этого по мертвому телу долго еще пробегали судороги, отпугивая любопытствующих и вселяя ужас в робких.
Дракон был повержен. Оставалось подсчитывать потери.
Душная промоина казалась бесконечной.
Для Дмитрия Мушкетова мир сузился до тесной щели, пропахшей гниющим деревом. Потянуться, нашарить опору ногой, медленно, беззвучно перетащить тело еще на полшага вперед, замереть, прислушиваясь, и снова потянуться… Геолог не мог бы сказать, сколько раз ему пришлось повторить этот набор действий. Поначалу он пытался отвлечься, рассчитывая в уме – сколько именно. Потом сбился, утонув в нулях, и начал снова. В конце концов им овладели безмыслие и безразличие. В первый раз в жизни молодой ученый ощутил себя не то монахом в пустыне, не то индийским йогом-аскетом. Монотонное, мучительное продвижение сквозь узкий туннель, где некуда свернуть, негде вздохнуть, где единственная возможность изменить свое положение – это продолжать ползти, а единственная альтернатива – лечь и умереть от усталости и жажды, заставляло рассудок истаять, порождая странное ощущение близости чего-то сверхъестественного, очень важного, словно ладонь ангела легла на затылок, вымораживая мысли.
120 
