34 
Отдаленный грохот множества орудий, от которого задребезжали стекла, показал, что назначенный срок уже наступил. В зале все вскочили с мест, не зная, как поступить.
— Ва…ваше превосходительство!.. — пролепетал бледный посланец рока, в котором я, вспомнив, с трудом узнал председателя комитета секции Лепеллетье, так он был напуган. — Сделайте же что-нибудь…
— Да кто такой этот „он“?! — выкрикнул одновременно кто-то из зала. Это обращение Вернье услышал. Словно очнувшись от дурного сна и обнаружив, что сон совсем не кончился, он провел рукой по лицу и произнес:
— Какой-то генерал Бонапарт…
Это были слова самой Истории».
4
Самое смешное — и об этом я уж точно никому не расскажу, — что соломинкой, переломившей хребет моему терпению, стали «мушкетеры». Точнее один «мушкетер» — Петя Верховцев. Математический ученик Шарля Ромма. Ну — того самого знаменитого депутата Конвента, который изобрел наш родимый республиканский календарь для всеобщей путаницы… И по совместительству умеренного монтаньяра, сумевшего пережить все кризисы революции. Включая и фатальный для якобинцев Термидор. А вот прериаль не получилось…
Совершенно ничего не ожидая, я приехал в «гнездо» «Птенцов Давида» — которые уже давно на половину своей деятельности были заняты работой на Шале-Медон (а куда деваться, если людей-то нет?), и там застал прямо-таки кладбищенскую обстановку… Ну, к мрачности Данилы я уже привык. Но прибавление к этому еще и впавшего в депрессняк Петра оказалось слишком…
Как выяснилось, Ромма арестовали накануне вечером. Точнее уже ночью. Вместе с еще несколькими депутатами-монтаньярами — Субрани, Дюруа, Гужоном и Бурботтом — за захват власти в Конвенте и принятие антиправительственных декретов (Ну, кто слышал требования санкюлотов Сент-Антуана — поймет, о чем речь). У этих, блин, народных трибунов хватило ума заставить Конвент, захваченный, уже как обычно, бессмысленно мечущимися (как обычно же, ага…) санкюлотами Роньона, принять постановления о возвращении «максимума», освобождении политзаключенных и даже — о, боги Олимпа! — введении в действие Конституции девяносто третьего года. Робеспьеровской то есть!.. Под вопли обрадованной толпы.
Ну ничего лучше они придумать не могли. Едва разбушевавшегося Фантомаса — народ то есть — выперли тоже обычным уже порядком из зала заседаний и с Карусельной площади перед Конвентом, как весь зал в общем порыве повскакал с мест и в один голос завопил: «Смерть убийцам, кровопийцам, агентам тирании!» — и остальные депутаты чуть было не порвали «отважную пятерку» на клочки прямо на месте. Просто каким-то чудом не дошло до такого. Требовали и расстрелять здесь же, в соседней комнате. Но все же только арестовали и отвезли в тюрьму. Скрытно, в госпитальных повозках. Ромм, отправляясь в застенок, написал записку своей молодой жене: «Дорогой друг! Национальное Собрание издало приказ о моем аресте. Заклинаю тебя, во имя любимой тобою родины, во имя равенства, ценить которое вместе со мной я тебя научил, во имя ребенка, которого ты носишь в себе, не предавайся беспокойству. Помни каждую минуту, что ты отвечаешь перед ребенком, и, что бы ни произошло с тем, кто связал свою судьбу с твоей, пусть ребенок воспримет от тебя принципы чистейшей морали и откровеннейшего республиканства. Прощай. Прошу тебя написать матери»[18].
Верховцеву передали, что Ромм был абсолютно спокоен, когда отдавал эту записку человеку, взявшемуся ее доставить. Сомневаться не приходилось в том, какая участь ждет арестованных, едва только волнения (пытающиеся выглядеть мятежом) сойдут на нет. В Конвенте уже собрали комиссию для суда над «агентами тирании».
Петя рассказывал мне об этом, не скрывая слез. Он очень любил своего «старика» (хотя я так толком и не понял, за что. Ну да это и не мое дело…). Рядом за рабочим столом Данила сопел так, словно собирался открутить мне голову. Причем немедленно. А в углу Алешка хлюпал носом совсем уже как младенец… И я отчетливо понял, что если так все и пойдет дальше, то с ребятами я больше работать не смогу… Вернее — они со мной не смогут. А мне подобного поворота дел почему-то ну совсем не хотелось…
Хотя, казалось бы?.. Ну что я могу сделать в такой ситуации один-одинешенек?.. Но когда Петр, закончив рассказывать, посмотрел мне в глаза, я не выдержал…
5
Сама операция прошла до смешного легко. Ну — по меркам нашего времени…
34 
