Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
120 
Я еще раз перечел табличку – справа налево и снова слева направо. И все равно «Computers», как подсказывала мне обнаглевшая память, переводилось на язык родных осин или, в моем случае, кедров именно как «Вычислительный зал».
Вполне логично. Америка Америкой, но уж столичная-то контора вполне могла обзавестись собственной машиной, а то и сетью. Благо удовольствие по нонешним-то временам не такое уж дорогое.
Вот только очередь туда, наверно… Я припомнил наши с Щербаковым стояния и томления в рижской охранке. А тут все-таки столица.
С другой стороны, может, оно и к лучшему? В толпе и затеряться легче. Сунуть заботливо составленные Кейт под руководством Сергея запросы, скорчить умильную рожу – и молиться, чтобы не пришлось раскрывать рта!
К моему удивлению, хвост очереди за поворотом не начинался и даже из двери отдела не выглядывал. Ободренный этим, я огляделся по сторонам и осторожно сунулся в дверь.
За дверью оказался небольшой, как это называют аборигены, холл. Он был пуст, если не считать двух рядов выстроившихся вдоль стен креслиц и туземца, восседавшего в одном из них. Туземец полностью углубился в изучение газеты – судя по скачущей через весь разворот лошади, спортивной, – так что над бумагой торчала только белая шляпа. Ковбойская – это знал даже я.
Человек с Дикого Запада – это хорошо. Может, он не так разбирается в акцентах и я сумею сойти – кто там у них еще более дикий? – ну, скажем, за гавайца.
– Можно?
Газета опустилась, открывая находившееся за ней лицо. Точнее – очаровательное девичье личико с васильковыми глазами и вьющимися кудряшками соломенного цвета.
– Вы что-то хотели, мистер?
Всей моей хваленой егерской выучки хватило только на то, чтобы не свалиться, держась за дверь.
Вот тебе ковбой с Дикого Запада, Андзюсь! Вот тебе, бабушка, Юрьев день по голове!
И, что самое обидное, второй раз уже на одном и том же ловлюсь. Сначала Кейт, потом эта…
– Вы что-то хотели, мистер? – снова осведомилась девушка, так и не дождавшись от меня вразумительной реакции на первый вопрос.
– Кто, я? Ох, йес, сорри! – Я дрожащими руками извлек из папки листы с запросами.
– Так, – девушка начала бегло просматривать листы. – А еще какие-нибудь бумаги у вас есть?
Я старательно закивал и выудил из кармана пачку автографов, мигом начавших казаться мне жалкими, неубедительными и ни на что не годными бумажками. Девушке, впрочем, тоже.
– Таких клинексов я, мистер, на любом приеме за полчаса насобираю… Кто вас сюда направил?
– Ну… – замялся я. – Вообще-то я сам… пришел.
Девушка оторвалась от изучения запросов и с интересом уставилась на меня.
– Вы что, мистер, иностранец? У вас словно язык в гипсе. Германец? Швед?
– Хуже, – со вздохом сознался я и украдкой покосился в сторону двери. – Русский.
Брови девчушки взлетели чуть ли ни под самую челку.
– В самом деле? А вы, мистер, часом, за ногу не тянете? Я не понял последнего оборота, но предположил, что это был аналог родного «заливаешь», и обиделся.
– Могу паспорт показать. – Я извлек из внутреннего кармана книжицу, честь по чести украшенную тисненым византийским орлом, и на чистом русском представился: – Аз есмь подданный его императорскаго величества Александра Георгиевича Романова… Вот… Анджей Заброцкий к вашим услугам.
Девица прямо-таки впилась взглядом в паспорт, с превеликим, похоже, трудом удерживаясь от того, чтобы не выхватить его у меня из рук.
– Роза! – внезапно завопила она, так что я чуть не выронил паспорт и папку с документами из рук. – Ты только посмотри, кто к нам приехал! Настоящий, живой русский!
Настораживающее заявление. Можно подумать, мертвых русских тут уже насмотрелись во всех видах.
– Да вы присаживайтесь, мистер, – затараторила девица. – Меня, кстати, зовут Салли. Саломея Кронкайт. Я из Техаса, слышали про такой?
– Штат Одинокой Звезды, – пробормотал я. – Приходилось. А я из Сибири, Siberia, слышали про такую?
– Ах вы, негодяи!
В принципе после очаровательной ковбойки я был морально подготовлен более-менее ко всему. Поэтому появившаяся на пороге толстая еврейка лет тридцати меня даже не особенно удивила. Разве что ее указательный перст, обвиняюще наставленный мне в грудь.
– Это вы устроили тот погром, из-за которого моя бедная прапрабабушка с четырьмя крохотульками бежала через всю Европу, через океан…
– Помилуйте! – взвизгнул я, шарахнувшись от такого натиска. – То есть, помилосердствуйте. На меня тогда в небесной канцелярии еще прошение не подавали! И вообще, я не русский, а поляк.
120 
