Ун Номанн перестал улыбаться, нахмурился:
— Ваша правда, мастер. Но поверьте, если мой отец причастен к этому, то вам никогда не найти следов. Он не имел привычки оставлять трупы или свидетелей.
— Ты действительно думаешь, что она умерла? — Проповедник сидел на ступеньках небольшого склепа, одной стеной опершегося на ствол старой березы.
— Не знаю, — ответил я, смахивая перчаткой снег с очередного могильного камня.
— Несмотря на то что та адская тварь сказала тебе искать ее следы на кладбище? А кинжал Кристины теперь у тебя в сумке?
— Это не мешает мне надеяться на лучшее, пока я не получу подтверждения обратного.
— За три дня ты побывал на всех погостах. Этот — последний. И восемь безымянных могил.
— Все старые. Если Кристину похоронили, то точно не в них.
— Замысли я убийство стража, выбросил бы тело в реку, привязав к ногам камень.
Пугало выглянуло из склепа и посмотрело на Проповедника по-новому. С уважительным интересом.
Я поднял взгляд, так как на березу прилетел большой ворон. Перебирая по ветке лапами, он вывернул голову, рассматривая нас. Эти птицы, в отличие от многих других, могли видеть души.
— Кыш! — махнул на него рукой старый пеликан.
Ворон в ответ гортанно каркнул и остался на месте, насмешливо распушив перья.
— Чертово отродье! — погрозил ему кулаком Проповедник. — Эй, Пугало. Тут твой друг. Ты ведь обожаешь воронье, наверное? Они должны были донимать тебя на поле. Не хочешь поздороваться?
Одушевленный снова высунул голову из склепа, и птица с пронзительным криком сорвалась с ветки и, отчаянно хлопая крыльями, полетела к серым стенам монастыря клариссок.
— Хе-хе! — осклабился старый пеликан. — А ты не так уж и бесполезен, соломенная голова.
Пугало задумчивым взглядом проводило беглеца, рассеянно проверило пальцем остроту серпа.
— Как ты думаешь, долго оно торчало на том поле?
— Спроси его, а не меня. — Я чувствовал разочарование, так как эта могила тоже не была той, которую я искал. — Я с ним знаком ровно столько же, сколько и ты.
Пугало, осторожно перешагивая через могильные плиты, направилось в старую часть кладбища, где начиналась монастырская стена.
— Да ладно! — крикнул ему в спину Проповедник. — Далась тебе эта пташка! Пугнул, и будет!
Оно даже не обернулось.
— Считаешь, он ее поймает? — несколько обеспокоенно спросила у меня душа священника.
— Неужели в тебе проснулась жалость к божьим тварям? Сам его натравил. Не поймает. Не беспокойся. На наше счастье, Пугало не умеет летать.
Оставался еще один кладбищенский участок, за тополиной аллеей. Если и там я ничего не найду, значит, три дня потрачены зря.
— Когда ты собираешься зайти в Орден Праведности?
— Зачем мне это делать? — Я выдохнул облако пара, рассеянно думая о том, что стемнеет меньше чем через полчаса и пора возвращаться.
— Ну, например, затем, чтобы отдать кинжал Кристины. Если тебя поймают…
— Значит, не должно быть никаких «если». Я не передам ее клинок на уничтожение до тех пор, пока не пойму, что с ней случилось.
— Рискованно. Но ты прав.
— Что это с тобой? Обычно подобные идеи ты встречаешь в пики.
Он пожал тощими плечами:
— Просто представил, что ты мне скажешь, если я смогу убедить тебя уничтожить клинок, а окажется, что твоя бывшая напарница попросту обронила его из-за невнимательности. Гляди. Эта вроде недавняя.
Могила, на которую он указал, втиснулась между двумя другими и все равно казалась сиротливой и одинокой. Она действительно была свежей. Еще не оплывший высокий холмик, свежесрубленный крест. К нему прибита деревянная дощечка, где углем написали всего лишь одно слово: «Неизвестная».
— Эм… — протянул Проповедник и поскреб подбородок. — Мы ее нашли?
— Пока не знаю.
Я исследовал оставшуюся часть погоста, обнаружив еще три свежих захоронения, с именами незнакомых мне людей. И, наконец закончив, направился к выходу с кладбища.
— Идем на постоялый двор? — спросил меня Проповедник.
— К кларисскам.
— Так тебя и пустили в монастырь. Сестры ведут закрытый образ жизни.
— Мне туда и не нужно. Они присматривают за кладбищем. Возможно, кто-нибудь из них что-то знает.
— Уже почти ночь. Они не откроют.
Я все же подошел к воротам и постучал. Окошко в калитке поднялось, и кто-то стал смотреть на меня из мрака.