Брендайг смежил веки, не в силах ответить.
Демон бросил что-то повелительным тоном на своем птичьем наречии. Чьи-то умелые, сильные пальцы впились в локоть чародея, надавили; почуялось на сгибе сосущее давление, почти незаметное на фоне мучительного колокольного битья в висках и тупой злой боли в распоротом боку. Мука не то чтобы ушла, но как бы отстранилась, встала за спиною, точно надоедливый демон-толмач, глумливо заглядывая через плечо. И очень захотелось спать… если бы только его не теребили, не тормошили эти руки… если бы не мешали наблюдать за прекрасными арабесками, плывущими неторопливо изнутри сжатых век…
«Скажите… – нудел голос за спиной, – ответьте… разъясните…»
Брендайг знал, что это говорит боль – она ведь не ушла, она стоит там, за левым плечом, только и ждет случая впиться в тело вновь. И он отвечал. Отвечал, покуда не провалился в сон. Глубокий-глубокий.
– И что вам удалось узнать? – осведомился Макроуэн.
Подполковник расхаживал взад-вперед перед палаткой, мерно, как маятник.
– Больше, чем за все предыдущие недели, – ответил Обри, вытирая лоб. В лагере не было жарко, но многочасовой допрос измученного, поминутно проваливающегося в морфиновое забытье пленника вымотал майора донельзя.
Макроуэн остановился.
– Они действительно… парапсихики… эсперы… называйте, как хотите. Чародеи, колдуны, чернокнижники – вот как они воспринимают это сами. Их способности передаются по наследству, а здешние дворянские роды – это семьи ведьмаков. Наш подопечный, – он кивнул в сторону палатки, – Брендайг, младший брат лорда соседнего владения, и его дар – пирокинез.
Макроуэн помрачнел лицом. Это ему пришлось отдавать приказ – просеять весь пепел в сгоревшем бронетранспортере в поисках личных жетонов погибших.
– Тогда почему он, – подполковник тоже указал в сторону палатки подбородком, будто опасаясь называть ее жильца по имени, – не пытается…
– Он попытался пережечь ремни, которыми его примотали к койке. Я дал ему понять, что это плохо для него кончится, – без улыбки ответил Обри. – Кажется, он понял. Их нельзя назвать неуязвимыми. Кроме того, его накачали промедолом по самые брови. Их… колдовство требует ясности рассудка.
– И что вы еще узнали? – спросил Макроуэн, прокашлявшись.
– Что мы тонем в дерьме, – без обиняков ответил Обри. – Трудно с ним общаться, он и вообще-то не слишком умен, да вдобавок засыпает от наркотика. Но кое-что мне удалось установить. Здешний государственный строй – что-то вроде феодализма, где все ключевые посты заняты эсперами. Лорды в своих владениях – почти самовластные хозяева, покуда они не нарушают общеимперских законов. Центральная власть есть, но скорее символическая, император царствует, но не пытается править. Мы оказались на самой границе страны, еще сотня миль к западу – и упрешься в море, где на островах живут дикари. Здешние жители привыкли сражаться, благо налеты тут случаются часто. А мы по глупости Уолша начали пальбу. Кстати, ведь убили здешнего лорда.
Подполковник поднял брови.
– Туземцы просто выбрали себе нового – «по доверенности», если я правильно понимаю, – и продолжают, как мы видим, сражаться дальше, – пояснил Обри. – Нет, в меня надежду вселяет совсем другое.
Макроуэн опять пошевелил бровями. Обри показалось, что на лице его собеседника других подвижных деталей просто нет – остальное так и отштамповано на листовой стали.
– Местные лорды плохо ладят между собой, – объяснил он. – Этот парень оказался на стороне партизан только потому, что те убедили соседей помочь им. Но брат нашего пленника не слишком доверяет своим ближним… а у нас есть хороший повод завязать с ним переговоры.
Листовая сталь треснула и раскололась в улыбке.
– И все же я посоветовал бы направить посольство к императорскому двору, – предупредил Обри. – Получится у нас натравить здешних князьков друг на друга или нет… а подстраховаться не помешает.
Глава 11
Никогда не думала Моренис, что ей придется лечить такое количество раненых и в такой спешке. Она вообще не готовилась на дружинного целителя. Полем ее деятельности были личики и ручки благородных дам, с возрастом неизбежно терявшие белизну и гладкость. Она привыкла наводить красоту на стареющих супруг и молодящихся дочурок владетелей, пользовать богатых купцов и гильдейских магов, вращаться в таких высоких кругах, что собственный дар Моренис уже не казался таким скромным. В конце концов, пусть всякий знахарь может срастить перелом или заживить дурную рану, пусть любой мало-мальски достойный целитель способен исправить последствия удара или избавить от падучей, но кто лучше Моренис тау-Эпонракс сведет старый шрам или сотрет следы длительных и неумеренных возлияний? Известность ее была совершенно определенного рода, но именно эта, чуть постыдная слава позволяла Моренис странствовать по всей Серебряной империи, не задерживаясь особенно нигде, да, в общем, и не стремясь к тому. Весть о ее пребывании распространялась скорей лесного пожара, и приглашения не заставляли себя ждать. Неделя здесь, две недели там, а через год глядишь – и она уже у другого берега смотрит на другой океан. Подобный образ жизни она вела уже пятый год, и менять его не собиралась. Так она попала в замок великого владетеля Бхаалейна – по протекции владетеля Дайтекса, хотя и не великого, но весьма уважаемого соседями за могучий дар и не менее солидное состояние. Так ее и втянуло в войну.