Я сказал, что из нее вышел бы врач-садист.
— Слава богу, я просто картины продаю. Я не садист. Я стерва.
Вам будет трудно в это поверить, но она еще требовала заниматься сексом. Я ответил, что у меня голова болит.
— Ты же не надеешься, что я на это куплюсь?
— Мне голову проломили, между прочим.
— А тебе ничего и не нужно делать. Просто полежи спокойно. Как обычно.
— Мэрилин! — Мне пришлось буквально отцеплять ее от своей шеи. — Хватит.
Она покраснела, встала и вышла из комнаты.
Чем дольше она так себя вела, тем чаще я вспоминал о Саманте. Это банально — удирать от тех, кто тебя очень любит. И столь же банально желать того, что получить невозможно. Но мне так хотелось новых эмоций. Я не собирался бросать Мэрилин — зачем? Она давала мне такую свободу, о которой мужчина может только мечтать. Просто последнее время столь усиленное проявление заботы меня очень напрягало. Никогда в жизни я не желал невозможного. Скорее всего, потому, что до сих пор для меня возможно было все.
Кевин Холлистер перезвонил мне из Вейла, штат Колорадо. Он там наслаждался рано выпавшим в этом году снегом.
— Полметра, только-только выпал. Мечта. Прямо рай на земле. — Кажется, он немного запыхался. — Я пошлю за тобой самолет, и к полудню будешь уже носиться по склонам.
Я, конечно, люблю горные лыжи, но сейчас всякий раз, как я вставал, у меня появлялось ощущение, будто мне со всего маху дали в морду. Пришлось ответить, что я приболел.
— Тогда в следующем году. Вернусь домой, буду праздновать день рождения. Моя бывшая жена спроектировала кухню, в которой можно готовить сразу человек на двести. Двенадцать духовок, а я даже тост себе сделать не могу. Я пригласил… — он назвал очень известного повара, — вот он все и сделает. Приезжай. — Он пыхтел и отдувался, на заднем плане слышалось жужжание — подъемник, наверное.
— Ты прямо сейчас катаешься, что ли?
— Да, мы все катаемся.
— Надеюсь, ты подключил гарнитуру.
— У меня в куртке встроенный микрофон.
Интересно, кто там с ним еще? Небось его дизайнерша. Или еще какая-нибудь барышня лет на двадцать помоложе. Вполне во вкусе моего отца.
Я сказал, что разговор может подождать. Пока Холлистер не вернется в Нью-Йорк.
— Я вернусь только после Нового года. Давай сейчас.
— Я насчет рисунка.
— Какого?
— Рисунка Крейка.
— А, понял. — Он фыркнул. — За последнюю неделю ты уже второй.
— Да что ты?
— Ага. У меня состоялась длительная беседа об этом рисунке пару дней назад.
— И с кем?
Он не расслышал.
— Алло! Итан!
— Я здесь.
— Итан, ты меня слышишь?
— Я слышу. А ты…
— Итан! Алло! Вот черт! Алло! Черт!
Он отключился.
— Надо купить новую гарнитуру, — сказал Холлистер, когда перезвонил. — Это не гарнитура, а говно какое-то. Все время ломается. Так что ты говорил?
— Я хотел узнать насчет рисунка.
— А что такое?
— Хотел спросить. Может, ты мне его обратно продашь?
— С чего бы? — Голос мгновенно утратил всякую теплоту. — Тебе кто-то больше предложил?
— Нет. Дело не в этом. Просто мне стало жалко, что я нарушил целостность. Все-таки у тебя центральное панно, а мне кажется, работа должна сохраниться единой.
— Раньше ты не переживал насчет целостности.
— Ты прав. Но я все обдумал и понял, как ошибался.
— И сколько ты хочешь мне предложить? Просто любопытно.
Я назвал сумму, за которую продал, плюс десять процентов.
— Неплохая прибыль за один месяц.
— У меня бывают месяцы и получше. И часто, — ответил он.
— Тогда пятнадцать.
— Нет, у тебя точно есть какая-то цель. Мне ужасно хочется узнать какая, но, к несчастью для тебя, я человек слова. Рисунок уже обещан другому.
— Что, прости?
— Я его продал.
Меня словно молнией ударило.
— Алло! Ты где?
— Тут.
— Ты слышал, что я сказал?
— Да. А кто покупатель?
— Я не имею права тебе сказать.
— Кевин.
— Мне очень жаль, ну правда! Ты же знаешь, старик, я бы с удовольствием. Но покупатель очень хотел сохранить анонимность.
Холлистер говорил точно так, как обычно говорят продавцы в моем бизнесе. Даже странно. Мэрилин сотворила чудовище.
— И сколько тебе дали? — спросил я, уже не ожидая, что он признается. И тут он ответил. Меня закачало.
— Дурдом, а? Прикинь, они прямо сразу столько и предложили. Я мог бы и поторговаться, но подумал: чего уж жадничать? Но заработал я охренительно, прямо как бандит.