На следующий день дневным поездом прибывает их семейный врач, тот самый, что принимал когда-то роды и порекомендовал им это заведение. Он добирается до гостиницы на такси, и его немедленно проводят в номер мистера и миссис Мюллер, порог которого он переступает не без дрожи. Он комкает шляпу в руке и сразу начинает оправдываться.
— Ах, оставьте, — говорит Берта. — Вам понадобится больше вещей. Мы перевезли девочку в домик по соседству. Это на время беременности. С ней будет сиделка. Рядом есть коттедж, он пока не выставлен на продажу, но мы быстро убедим хозяина расстаться с ним. Вы будете жить там, пока все не закончится. Как только ребенок появится на свет, мы решим, что делать с девочкой. До тех пор в вашем распоряжении будут любые необходимые средства, покупайте все, что нужно, ваши расходы мы тоже покроем, включая, разумеется, те, что вы понесете в связи с закрытием практики. Полагаю, пока этого будет достаточно. Позже вы сможете уточнить список необходимого. Отдай ему чек, Льюис.
Доктор берет чек, руки у него дрожат, как дрожали они в ту ночь, двадцать один год назад. Льюис пугается. Надо найти кого-то получше. Помоложе хотя бы. Того, у кого сил побольше и знаний тоже. Но Берта твердо стоит на своем. У доктора Фетчетта главное преимущество перед всеми другими специалистами, как бы хороши они ни были, — он умеет хранить тайны. До сих пор это ему вполне удавалось, а теперь пришло время расплатиться за эту преданность.
— Я понимаю ваше положение, — говорит врач, — но не могу же я уехать из Нью-Йорка на…
— Можете. И уедете. Уже немного осталось. Почему они так долго не решались нам позвонить — это отдельный вопрос, и я вернусь к нему позже. Сейчас же меня волнует лишь ее здоровье и здоровье ее ребенка. Вот ключ от вашего номера, полагаю, вы захотите освежиться с дороги. Мы выезжаем через тридцать минут.
Ей есть что терять. Та женщина, которой восхищается свет, — это результат многолетнего тяжелого труда. Чтобы стать кем-то, сотворить себя, нужно сначала избавиться от всего лишнего. Берта навсегда запомнила этот урок.
Их медовый месяц длился шесть месяцев. Льюис отвез ее в Европу. Они побывали на родине его предков, съездили на Рейн, где у нее еще остались родственники. Сняли замок, ходили на светские рауты, их принимали главы правительств, мэры, их с почетом провожали от одного великолепного дворца к другому, для них закрывали музеи и проводили экскурсии, показывали им величайшие произведения искусства. Им все было позволено, хочешь — тыкайся носом в полотна, хочешь — дотронься пальцем до золотистого или серебристого холста. Больше всего ей запомнились работы Микеланджело. Не мускулистый «Давид» или блеклая «Пьета», а незаконченные, грубоватые флорентийские скульптуры. Ее поразило, как человеческое тело борется, стремясь вырваться из мраморного плена. Вот так и она всю жизнь боролась. Она отсекла все лишнее и стала шедевром. Мы сбрасываем ненужную шелуху, озаряемся божественным светом и поднимаемся к вершинам славы.
Она приехала в Штаты в пять лет. Друзей у нее поначалу не было. Девочки дразнили ее, потому что она смешно выговаривала звук «с». У нее получалось «з». Или «ш». «Шлово» вместо «слово». За это над ней тоже смеялись. «Шепелявая», — хохотали ее одноклассницы. Очень смешная шутка. Зато Берта сразу поняла: важно не то, что ты говоришь, а то, как ты это говоришь.
Она постаралась, и акцент пропал. Днями и ночами Берта занималась с репетитором. «Сразу сорок шесть мышат по углам с утра шуршат». «Однажды на пляже случилась пропажа». От упражнений болела челюсть. Очень скучно было повторять эту глупость. Берта работала. Она откалывала кусочек за кусочком, «ш» и «з» отваливались вместе с осколками и каменной крошкой, и наконец Берта перестала отличаться от других американских девочек. Сил было потрачено много, но оно того стоило. Это стало особенно очевидно, когда разразилась война.
Еще пришлось расстаться с детской пухлостью. Берта соблюдала строгую диету и добилась того, что на нее стали оглядываться на улице. Молодые люди толпились возле нее, а девушки толпились возле молодых людей. Она рассталась со стеснительностью, научилась никогда не обижаться. Она даже подружилась с теми, кто дразнил ее в детстве. Она научилась быстро думать, и о ней заговорили как о девушке не только красивой, но еще и очень умной. Она научилась не говорить резкостей и не высмеивать глупцов. Научилась быть сдержанной и выучила все правила хорошего тона. Научилась покорять гостиные блестящей игрой на фортепиано — она исполняла вариации Баха с головокружительной быстротой и головокружительным успехом. Полюбила приемы и праздники, научилась смеяться в нужных местах и быть такой, какой ее хотели бы видеть.