46 
Последние три дня Пэн прикладывал немало стараний, чтобы сидеть спокойно в седле и не тереться об ее тело или не дотронуться случайно до груди. Поскольку лошадью управляла она, ему больше ничего не оставалось, кроме как предаваться фантазиям. Он подолгу воображал, как его горячие руки снимают платье с ее плеч, обнажая полную мягкую грудь, и он ласкает, массирует ее, нежно пощипывая каждый сосок. Он целует ее в шею, в то время как его рука опускается от груди к кругленькому животику, затем скользит ниже, и над его ухом раздаются сладкие, нежные звуки от небывалого удовольствия, которое он доставляет ей, лишь только его пальцы прокрадываются меж ее ног. Ласки порождают в ней столь сильное возбуждение, что она поворачивается к нему лицом, снимает с него шоссы, с его помощью приподнимается, затем садится верхом…
Естественно, в реальной жизни лошадь Пэна не выдержит такого поворота событий и, взбрыкнув, сбросит обоих завершать свои дела где-нибудь в грязной луже. Но проблема не только в этом. С такими руками он не способен на воплощение даже самой крошечной фантазии – вот что по-настоящему угнетало.
Пожар не только обжег Пэну руки и забрал всю одежду – он еще и украл у него брачную ночь… и все последующие тоже. При других обстоятельствах Пэн совершенно точно «заботился» бы о своей жене при каждой возможности. Его нижняя часть тела сгорала от жуткого интереса, стоило ему лишь приблизиться к Эвелин. И похоже, больше не было никакого толку от того, что он избегал ее по ночам, уходя спать к слугам. Но уж лучше так, чем ложиться в палатке рядом с обнаженной женой, до которой даже дотронуться нельзя. И все из-за ожогов.
Если бы он мог, то давно пересадил бы Эвелин на отдельную лошадь, но его долгом было подучить ее. Несмотря на очевидное присутствие навыков, она заявляла, что боится пока ездить одна. Тогда Пэн решил, что обязан посадить ее вместе с собой и пусть учится, пока не обретет должную уверенность в себе. Зная по собственному скорбному опыту, насколько не приспособлена к жизни в глуши его жена, он решил больше не рисковать и идти на уступки.
– О чем я должна говорить? – спросила Эвелин, выведя Пэна из глубоких раздумий.
– Не важно, я просто должен тебя слышать, – ответил он. – Ну… расскажи, как ты росла в Стротоне.
Задав этот вопрос, Пэн надеялся узнать, чему же все-таки она успела обучиться. Тогда он будет знать, чего недостает, и поможет ей сориентироваться.
– А, ну тогда… – заговорила Эвелин и пустилась в долгий бессвязный рассказ.
Пэн вскоре понял, что стоило, наверное, задать конкретный вопрос о ее навыках, ибо Эвелин, похоже, была просто в восторге от собственного голоса. Несмотря на очевидную усталость, она трещала без умолку вчера, в последний день перед Харгроувом, и сейчас. Хотя он вовсе не возражал, так как с помощью этих монологов смог ближе узнать свою жену, составить весьма четкое представление о ее семье и детстве.
Эвелин даже не подозревала, насколько хорошо он разобрался в ее характере. Пэн заметил, что Эвелин ни одним дурным словом не обмолвилась о своих кузенах, которые всячески изводили ее, заставляли чувствовать себя ничтожеством и нанесли тяжкий удар по ее счастливой жизни с любящими родителями и братом в уютном доме. Она ему ничего про них не рассказывала, и все же Пэн сам быстро раскусил эту жестокую задиристую троицу и с огромным трудом переносил их существование. Он понимал, они были обижены, что у них отобрали отца, дом и все наследство, но зачем же свою злость срывать на Эвелин?
Пэн полагал, что причиной всему – зависть и инстинкт нападения на самого слабого. Естественно, они не могли бы таким же образом атаковать дядю с тетей или тем более Уэрина, который, не церемонясь, расправился бы с ними. Также он повел бы себя, увидев, что они досаждают Эвелин, но Пэн был уверен – кузены нападали на нее без свидетелей и знали, что она не станет ябедничать.
К тому времени, как она закончила мыться и целая-невредимая вышла на берег одеваться, Пэн пришел к выводу, что надо срочно заняться повышением ее самооценки. Кроме того, он понял, что скорее всего заблуждался, считая ее неумелой. Такие любящие родители, как лорд и леди Стротон, не могли отправить свою дочь во взрослую жизнь, не дав необходимых знаний.
Пэн заподозрил, что неуклюжесть и постоянные ошибки Эвелин – последствия травли ее кузенами… Точно так же и Дэвид мог споткнуться о собственную ногу, потому что нервничал и слишком страстно желал угодить.
46 
