– Ну что, поедем? – спросил он.
– Куда? – удивился Горыч, выплевывая косточку.
Шофер задумался. Сорвал еще несколько абрикосов и сунул в карман гимнастерки, отчего карман так раздулся, что Горыч не смог сдержать улыбку.
– Так куда же мы ехали? – негромко спрашивал сам себя шофер.
– Старость не радость, – усмехнулся Горыч. – Была у тебя память – и нет ее.
– Ну не дурачь, скажи, а? – шофер жалобно посмотрел на друга.
– Ладно, – согласился тот. – Мы ехали к свету. Вспомни: годы мы тряслись на этой машине по полной темноте. И не было признаков ни жизни, ни света. Потом появились признаки жизни, а света все так и не было. Потом, помнишь, пошел дождь и ты нашел рыбу. Мы ее отпустили. А теперь мы выехали к свету и вот он, вокруг нас и над нами. Видишь – солнце, зелень, деревья. Слышишь? Вот, прислушайся! Кузнечики…
– И что теперь? – облизывая сухие губы, спросил шофер.
– Все, – качнул головой Горыч. – Теперь все. Или, точнее, ничего. Мы получили все, что хотели. Слышишь? Больше не стреляют. Людей, правда, не видно, но они наверняка есть. Кто-то же должен жевать эти абрикосы.
– А я, пока ехали, забыл, где мой дом, – признался, все еще облизывая пересохшие губы, шофер. – И пить хочется. Что делать? Может, поедем все-таки чуть дальше? До какой-нибудь речки?
– Машина не поедет, – замотал головой Горыч, и взгляд его погрустнел. – Бензин кончился.
– Да, но он кончился лет тридцать назад, и все это время она ехала.
– Это было в темноте, – ответил Горыч. – А теперь не поедет.
Шофер снова задумался и снова подошел к дереву и набил абрикосами второй карман и рот. И жевал их так жадно, что Горыч опять улыбнулся.
– Ты что, на зиму хочешь запастись? – весело спросил он.
– На сколько хватит, – серьезно ответил тот. – А вдруг они через полчаса кончатся?
– Тогда надо и солнцем запастись – скоро зайдет. Видишь, оно уже краснеет! – шутил Горыч. – В какие карманы будем свет складывать, чтоб на завтра хватило?
Шофер не ответил на шутку.
– Я спать ложусь, – сказал он. – Что-то устал, и глаза болят.
– Давай! – сказал Горыч. – Все равно скоро вечер.
Шофер забрался в кабину, улегся на широком сиденье, поджав под себя ноги, и скоро засопел.
Горыч тоже почувствовал приближение усталости и полез в кузов, где между бортом и прожекторным барабаном в несколько слоев был уложен брезент. Улегшись на него, он смотрел на небо и провожал взглядом спешащие куда-то в одну сторону облака.
Задремал. Приятный ветерок, еще несущий в себе теплоту прошедшего солнечного дня, шевелил его волосы. А ему уже снилось, как он маленький идет по ночной дороге к себе в село. В руках держит фонарик, который светит очень тускло, и поэтому он еще больше боится оказаться в полной темноте. Он идет с кладбища, где вместе с соседскими мальчишками ловил призраков. Конечно, никаких призраков они не поймали, а в конце концов мальчишки подшутили над ним и где-то спрятались. Ждал он их очень долго, но так и не дождался. И вот пришлось в одиночку возвращаться в село, где с офицерским ремнем в руке ждал отец. Он шел по ночной дороге, и вдруг слабый лучик фонаря выхватил из темноты борт машины грязно-зеленого цвета. Мальчик остановился, прислушался, присмотрелся. Было тихо, и даже ночные птицы не кричали. И тогда он снова пошел, переводя луч фонарика то себе под ноги, то на машину, которая казалась невероятно длинной и огромной. И вдруг в свете фонарика он увидел сидящего на корточках человека в военной форме, но без погонов и петлиц. Он сидел к нему спиной и не шевелился. Дрожь пробежала по спине и рукам, и стало вдруг холодно, так холодно, что он ощутил, как на коже проклюнулись сотни гусиных пупырышек. Мальчик на цыпочках обошел сидящего, с боязнью посветил ему в лицо и тут же выронил фонарик. Волосы, усы и щетина сидящего были покрыты густым инеем. И ресницы, смерзшиеся в снежные полоски, нависали над приоткрытыми глазами.
Фонарик не потух. Он лежал под ногами у мальчика, освещая кусочек земли и носок сапога сидящего на корточках военного.
Мальчик нагнулся, поднял фонарик и посветил на кабину.
Дверца кабины была открыта, и видно было, что на сиденье лежит головой к рулю другой военный в огромных сапогах.
Словно что-то чужое ворвалось в жизнь мальчика. Он, казалось, уже не боялся темноты и не боялся этого человека с застывшим холодным взглядом. Не боялся и огромной машины, хотя никогда таких не видел. Он просто не боялся.