74 
— Эй, кто, Цыбульник? — спросил старик, вглядываясь в пришедших. — Совсем плохо глаза видят.
— Да, Абунайка, это я с гостем.
— А гость откуда? — спросил старик.
— Издалека, почти из Москвы, — ответил комсомолец.
— А-а-а, — промычал Абунайка. — Какой далекий гость! Для далекого гостя надо что-то сделать…
— Слушай, старик, — Цыбульник подошел прямо к Абунайке и, вытащив из кармана замороженный конский орган, протянул его хозяину балагана. — Сделай холодец, может, Кривицкий приедет. Посидим…
— Ай-яй-яй… — замотал головой старик. — Это ж надо еще три оленьих… ай-яй-яй… бедные олешки… ну хорошо, Абунайка скоро придет!
И, подняв с пола большой нож, очень похожий на серп, старик вышел из балагана, оставив Добрынина и комсомольца одних.
— Тут холодно, как на улице… — проговорил народный контролер. — Он что, печку не топит?
— А зачем ему? Он так живет.
— И не замерзает? — удивился Добрынин.
— Нет. Он вместо печки молочную водку пьет перед сном. Тарасун называется. Крепкая гадость, из оленьего молока и еще чего-то делается.
Немного привыкнув к освещению, Павел осмотрел жилище, но ничего интересного или особенного не увидел. Все стены изнутри были покрыты оленьими шкурами мехом внутрь, пол тоже был устлан чем-то таким, но бурого цвета, в одном углу лежала целая гора каких-то тряпок или шкур, и Добрынин подумал, что это, должно быть, кровать. И все было бы ничего, если бы не едкий неприятный запах, который с каждой секундой становился все сильнее и резче. Не выдержав, Добрынин закашлялся.
— Пройдет! — успокоил его Цыбульник. — Это он здесь лекарство из оленьей мочи готовит. От всех болезней помогает, но только своим. Русским это лекарство пользы не приносит. Наверно, организм другой. Но зато вонь? Ну ладно, садись!
— Куда? — спросил, снова осматривая бурый пол, Добрынин.
— Давай на кровать его сядем!
Они прошли в тот угол, где лежала куча тряпок и шкур, и уселись на нее.
— Он сейчас придет, его стадо тут рядом, за холмом, — говорил Цыбульник. — Придет, выпьем. Согреемся.
Ждать старика действительно пришлось недолго. Вернувшись, он разжег костер прямо в балагане, поставил железную треногу и подвесил над еще слабеньким пламенем казанок с водой, куда бросил конский орган и что-то еще. Только после этого он подошел к гостям и сказал:
— Уже-уже, Абунайка холодец сделает, русский человек Кривицкий будет доволен…
— Тарасун давай, — полушутливо потребовал у старика комсомолец. — Холодно совсем.
— Тарасун… — Абунайка кивнул и полез за «кровать», наклонился там, чтото бурча на родном языке, потом вытянул из-за «кровати» бутыль мутного стекла, заполненную молочного цвета жидкостью.
— Тарасун вкусный… — закивал он, поднимая второй рукой с пола кружки и протягивая их Цыбульнику и Добрынину.
— Держи, Абунайка тарасуна нальет… тарасун крепкий… не замерзнет совсем… далекий гость пусть первый пьет!
Добрынин пригубил из кружки и сразу почувствовал, как приятно защипало в горле, и кисловатая теплота покатилась вниз, в самое нутро народного контролера. Он сделал еще один, настоящий глоток и закряхтел, зарыскал взглядом по балагану в поисках закуски или хотя бы занюшки.
Цыбульник понял, в чем дело, и протянул к лицу Добрынина руку. Народный контролер наклонился к ней и, уткнув нос в меховой рукав куртки, сделал громкий носовой вдох, потом второй.
— А-а-а — радостно сказал старик. — Далекому гостю тарасун понравился?
— Хорош! Очень хорош! — Павел кивнул, одобрительно глядя на хозяина балагана. — А что, каждый день пьете?
— А-а-а, — заулыбался снова Абунайка. — Далекий гость не знает, что сегодня ночь…
— Знает! — грубо оборвал его комсомолец. — Далекий гость забыл!
— Ай, русский человек Цыбульник, не обижайся. Абунайка старый, русский язык знает плохо… Разговор был какой-то глупый, и из-за этого Добрынин налил себе еще одну кружку тарасуна.
Вскоре пришел Кривицкий. Старик громко обрадовался его приходу. Заговорил громко, словно сам был глуховат:
— Холодец уже-уже будет вкусным! Тарасун свежий! Очень свежий!
— Давай своего тарасуна! — сказал ему Кривицкий и, получив сначала металлическую кружку, а потом уже и заполнив ее молочной жидкостью, сделал несколько сильных глотков.
Абунайка захлопотал около костра, снял треногу с казанком и вынес из балагана. Потом вернулся.
— Уже-уже застынет.
74 
