Особенно,... 
73 
Мы обсуждаем: где накрывать поляну – в землянке или на берегу? Решаем – между землянкой и берегом, точнее – возле землянки.
Расстилаем старое покрывало. Достаем из двух кульков принесенную снедь и бутылку водки. Старик суетится, расставляя разнобойные тарелки и стаканы. Режем арнаутку и колбасу толстыми ломтями.
Где-то недалеко играет магнитофон.
У отца Василия в руках неожиданно появляется литровая фляга в брезентовом чехле. Он откручивает крышку и наливает в стаканы что-то подозрительно коричневое.
На лице старика возникает вопросительная растерянность.
– Ты что это? – спрашивает он.
– Все путем, – успокаивает отец Василий. Потом из кармана вынимает три маленьких мельхиоровых стопочки и ставит их рядом с наполненными стаканами.
– Мы же пьем, чтобы беседовать, а не для того, чтобы напиваться! – Теперь у него в руках бутылка водки. – Портвейн из стаканов – хорошо, а вот водка требует более постепенного подхода!
– А это ты что налил? – спрашивает старик, кивая на свой стакан.
– Что-что, исконно народный напиток. Квас! Запивать будем!
Слово «квас» действует на старика умиротворяюще. На меня тоже. Я тут же беру свой стакан и делаю большой глоток. Зимой-то кваса не продают, да и сейчас я вроде бы не видел на улицах бочек с квасом.
– Ну что, – Давид Исаакович берет инициативу в свои руки, – за Победу!
Чокаемся. Пьем. Закусываем.
– Победа, друзья, вещь серьезная, – жуя колбасу, слегка невнятно проговаривает отец Василий.
– Еще бы! – вторит ему старик. – Сколько крови-то пролито!
– Я не про ту победу, – батюшка машет рукой. – Я про победу, которая в душе возникает и остается, когда человек живет в согласии с Богом.
– Ну хоть сегодня бы дал Богу отдохнуть! – Давид Исаакович огорченно мотает головой. – Мы же празднуем, а не молимся!
– А какая разница? Молитва – тоже праздник. Ну ладно… – Теперь уже батюшка трясет головой, и когда он трясет, то и шевелюра его буйная приподнимается, и борода из стороны в сторону ходит. Я сразу вспоминаю надпись на новых длинных автобусах, недавно появившихся в Киеве. У них посередине что-то вроде гармошки, когда они поворачивают на перекрестке, то автобус «ломается», а потом выравнивается. Так вот написано там: «Осторожно, занос 2 метра!»
– Ну ладно, – повторяет отец Василий. – Хотя ты, Давид, не прав. Бог ведь тебя любит! Сколько раз приходила к тебе сюда милиция? Сколько раз обещали снести твою землянку к чертовой матери? А не снесли. Почему? Потому что с тобой Бог!
– Хорошо, – устало кивает старик. – Бог со мной! И то верно!
Теперь уже старик наполняет стопочки, а батюшка подливает в стаканы квас.
– Давид Исаакович, – заговариваю, наконец, и я. – У меня к вам просьба от Миры и вашей жены.
– Чего им еще надо? – удивляется старик.
– Их опять не выпускают.
– Ну а я здесь при чем? Расписку написал, что не держу их тут.
– Дело в том, что вы не развелись официально, а ОВИР неразведенных не выпускает.
– Бог против развода, – вставляет свои пять копеек отец Василий.
Разговор опять вот-вот уйдет в божественную плоскость, и я спешу его, разговор, задержать в реальности.
– Вы бы действительно развелись. Всего-то и надо только в ЗАГС сходить.
– Туда? – возмущенно вопрошает Давид Исаакович и тычет рукой в противоположный берег Днепра.
– А что тут такого? – удивляюсь я.
– Я туда уже лет пять не ходил!
– Но ведь бутылки собираетесь сдавать!
– Я думал тебя попросить бутылки сдать, – признается он.
– Но вы поймите, они же всю мебель продали, на чемоданах сидят. Им тяжело.
– Сегодня – девятое мая! – напоминает старик. – Мы сегодня никаких таких бесполезных разговоров разговаривать не будем! И точка! Пьем за Победу! И за ту, над Германией, и вообще за все победы. – Он поворачивается лицом к батюшке: – Чтобы все победившие счастливы были!
Мы сидим. Солнышко пробивается сквозь ветви деревьев и щекочет своими лучами мои щеки. Разговор давно ушел от Дня Победы, и отец Василий с Давидом Исааковичем уже минут пять спорят: кто жил в переходе над входом в Пассаж. Давид Исаакович говорит, что какой-то известный портной там жил. Батюшка уверяет, что там до сих пор живет любовница Корнейчука.
– Того, что сказки писал? – спрашиваю я.
– Нет, то Корней Чуковский сказки писал, а Корнейчук – пьесы.
73 
