Особенно,... 
74 
Интерес мой к этому Корнейчуку сразу затихает. К театру я равнодушен.
Бутылка водки пуста. Удивительно, как долго мы ее пили. Уже пятый час. Вот что значит – малые дозы.
Я снова заговариваю о разводе, и на этот раз старик уже особенно не протестует. Он слушает и понимающе кивает. Потом вдруг тяжело вздыхает и говорит: «Ну раз все равно бутылки сдавать…»
От радости я обещаю, что сам отнесу бутылки на тот берег и сдам.
Давид Исаакович лицом выражает благодарность, но благодарность эта вдруг сменяется обеспокоенностью.
– Что такое? – напуганно спрашиваю я.
– ЗАГС – это же присутственное место! – говорит он. – А у меня никакой такой одежды нет, чтобы туда идти! Это же костюм нужен, рубашка с галстуком, туфли…
Батюшка понимающе кивает.
– Да, – говорит он. – Некоторые в ЗАГС лучше, чем в церковь, одеваются!
«Ну вот, – думаю я. – Еще одна проблема…»
А на душе все равно некое умиротворение. Согласился же он идти разводиться! Это главное!
– А пускай вам Лариса Вадимовна одежду для ЗАГСа купит, – говорю я. – Это же ей развод нужен, а не вам. Вы без этого развода уже пять лет спокойно живете!
– Девять! – поправляет он меня. – И точно! Пускай сама мне костюм и все остальное покупает, тогда и пойду в ЗАГС!
Все бы ничего, только приходится мне в этот вечер тащить с собой на другой берег две сумки пустых бутылок. Старик настоял, чтобы я начал выполнять обещанное незамедлительно. Никакие мои протесты и ссылки на то, что сегодня приемные пункты не работают, не помогли.
Рядом налегке идет по мосту батюшка.
– Красиво звенят, – кивает он головой, прислушиваясь к звону бутылок в сумках.
86
Киев. Август 2004 года.
– Пожалуйста, Сергей Палыч, вот моя новая визитка. – Догмазов небрежно опускает прямоугольничек на рабочий стол. – Новый офис, новый домашний адрес. Все меняется в стране к лучшему.
– Кофе? Чай? – спрашиваю я у самоуверенного посетителя.
– Чай.
– Нилочка, два чая! – говорю я секретарше по телефону.
– Давненько я у вас тут не был. – Догмазов окидывает кабинет взглядом. – А у вас ничего не поменялось, все по-прежнему.
Я пожимаю плечами:
– Меня здесь все устраивает.
– Кто-то из классиков марксизма-ленинизма говорил: «Нельзя останавливаться на достигнутом!» А вы, Сергей Палыч, остановились! Пора бы задуматься о будущем.
Я смотрю на его вытянутое, чем-то напоминающее лошадиное, лицо, смотрю ему в глаза. Пытаюсь понять его мысли, но ничего не выходит. Вспоминаю, как он водил меня, как невесту на выданье, по разным кабинетам. Поводил, посмотрели на меня – и все. Тишина. Уже год прошел с тех пор, как я впервые задумался, чего он от меня хотел и куда собирался продвигать.
– Ну а что вы хотите предложить, Сергей Дмитриевич? – спрашиваю я напрямик.
– Хорошо, не будем ходить вокруг да около. Через пару недель появится вакансия в Администрации президента. Честно говоря, я ждал для вас другой вакансии, но думаю, что надо хватать и эту.
– И кем же я буду работать?
– Заместителем начальника отдела внутренней политики.
– Вы считаете, что это выше моей сегодняшней должности? – удивляюсь я. Губы растягиваются в иронической усмешке.
– Для того, чтобы дальше прыгнуть, нужно отойти назад для разбега, – назидательно, как пожилой школьный учитель, говорит Догмазов. – Сейчас у вас очень хорошее досье, но оно может быстро устареть, или в него могут внести какие-нибудь неприятные мелочи, и тогда ваша сегодняшняя должность окажется в прошлом.
Нилочка вошла с подносом как раз в тот момент, когда посетитель произнес эти слова. Я заметил, как в ее зеленых глазках промелькнул огонек беспокойства. Она нехорошо посмотрела на затылок Догмазова.
– Я должен все обдумать, – выдохнул я, понимая, что реагировать резко на этот мягкий шантаж не стоит.
На шантаж вообще реагировать резко нельзя. Шантаж давно стал инструментом для достижения совершенно положительных целей. Что поделать!
Догмазов делает несколько глотков чая, поднимается.
– Сергей Палыч, вы мне обязательно позвоните до конца недели! Я понимаю, у вас сейчас семейные планы, но это дело срочное.
Когда посетитель ушел, в кабинет заглянула Нилочка.
– Может, вам лучше кофе сделать?
– Сделай! – киваю я.
Она уносит чашки с недопитым чаем. Я подхожу к окну, смотрю на серый цвет сталинского здания напротив. Там, над зданием, – ярко-синее небо. И мой взгляд словно канатом тянет вверх. Подальше от серости этого здания. Меня пробирает дрожь. Внизу на улице перед министерством симметрично расставлены черные «мерседесы». Как какой-то выложенный машинами траурный цветок. Только в центре не хватает главного лепестка, точнее, центральной тычинки-пестика – машины министра.
74 
