30 
Медленно повернулся на бок и почувствовал, как уменьшается тяжесть, придавившая меня. Уже смелее я приподнялся на локтях, не выбираясь из брезента, и тяжесть скатилась куда-то. Я понял, что ветер едва не занес меня песком. Выбравшись наружу, я отряхнул поверхность палатки и снова залез внутрь.
Спать уже не хотелось. Я прислушивался к ветру, бил снизу по брезенту, сбрасывая невидимый песок. И думать уже ни о чем не мог. Я был на дежурстве, охраняя свою жизнь и свое путешествие от опасностей, которые нес с собой в пустыню каспийский ветер.
А ветер все усиливался. У меня заболела спина – то ли от неудобной позы, то ли от постоянного ерзанья. И руки заболели. Как-то незаметно я выбился из сил. Показалось, что мои усилия по борьбе с этим летающим по ветру песком чрезмерны. Показалось, что можно сбрасывать с брезента песок, просто поворачиваясь раз в полчаса с боку на бок. И я застыл неподвижно, давая отдых изнуренному телу.
Лежал, слушал ветер. Пытался догадаться, который час, но быстро устал от этого – уже мысленно.
И вдруг то ли ситуация, то ли мое состояние напомнили мне о полете в невидимый космос там, на складе «детского питания», где я работал ночным охранником. Я вспомнил удивительные ощущения полета, которые мне подарило «просроченное сухое молоко», добавленное в растворимый кофе. Чувство полета, полученное в обмен на тогдашнее чувство страха. Обмен был явно неравноценным, но в мою пользу. Я выпотрошил свой рюкзак, нашел там банку порошка, открыл.
Сунул туда два пальца и слизал с них этот порошок, после чего перевернулся на другой бок, к канистре с пресной водой, и сделал несколько глотков. Сначала показалось, что действительно во рту у меня от соединения этих двух составных частей возникло теплое молоко. Но уже через полминуты язык ощутил непонятную сладость, потом она полилась вниз, разлилась по всему телу. Тело стало терять вес. Неожиданная легкость в то же время уводила его из-под контроля. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя все еще чувствовал их. Я попробовал восстановить хотя бы какую-то физическую связь с конечностями, не пытаясь делать никаких движений. Я хотел просто поочередно ощутить сначала руки, потом ноги. С правой рукой у меня, казалось, это получилось. Я даже ощутил подушечки пальцев как бы изнутри. Но тут вес мой стал отрицательным, я стал подниматься над землей. Я был легче воздуха и, так и не поняв, куда же делся брезент палатки, накрывавший меня, взлетал все выше и выше. Меня нес уже знакомый мне и силой, и запахом каспийский ветер, поднимая все выше и выше. Я видел летящие рядом песчинки, но они были тяжелее меня, и как только порыв ветра ослабевал, они проваливались вниз, словно из-под них выбивали невидимые подпорки. А я продолжал лететь, продолжал подниматься. И в какой-то момент понял, что я уже поднялся выше ветра. Теперь мое вознесение проходило плавно и вертикально. Я уже различал приближающиеся звезды, а значит, проник за ту черную пелену, которой укрыло себя небо на время шторма. Вокруг меня суетились какие-то небесные насекомые, иногда задевая меня то колкой лапкой, то усиком. Но страха я не испытывал, почему-то заранее уверенный в их полной безобидности и дружелюбности. Одно такое насекомое некоторое время поднималось рядом со мной напротив моего лица, рассматривая меня с нескрываемым любопытством. Оно чем-то напоминало рака, только клешней у него не было, а было множество длинных паучьих лапок. Мне захотелось пожать одну из них и я попробовал протянуть руку.
Несмотря на то, что рука не послушалась, насекомое, видимо уловив мое желание, испугалось и исчезло в синей густоте втягивавшего меня внутрь себя неба.
Глава 24
Время растягивалось, как жевательная резинка. Снова сминалось в один комок, меняло форму, при этом оставаясь бездвижным и застывшим. Я с ним играл, как какой-нибудь космонавт-проказник с каплей воды в состоянии невесомости. Мой полет перешел в свободное парение, руки и ноги уже слушались меня, и я с их помощью продолжал плавное движение, ощущая себя больше медленной птицей, чем человеком.
В густой синеве, доступной глазу только на метров десять-пятнадцать вокруг, я плыл, постоянно озираясь и замечая, как в зону видимости попадали странные существа и предметы. Они неспешно пролетали мимо и снова уходили в густую синеву, нежную и манящую, словно скрывавшую от моего взгляда какие-то сладкие тайны или врата рая.
В какой-то момент я заметил неспешно пролетающего мимо меня человека в странной старомодной одежде, в рубахе, подпоясанной веревкой, с высокой лысиной и седыми усами. На его лице была благостная улыбка и взгляд его тоже казался улыбчивым, но при этом неподвижным, как объектив кинокамеры. Он прошелся этим взглядом по мне, и в миг соприкосновения наших взглядов я почувствовал, как меня обдало теплом, словно перед лицом открылась заслонка деревенской печи. Он уже скрылся в густой синеве, а тепло оставалось во мне и словно жило собственной жизнью. Оно заботливо окутывало меня, а когда я чуть недовольно подумал, что вот-вот мне станет слишком жарко – тепло немного отпустило меня, невидимое, отошло на невидимое расстояние и грело меня оттуда, нежно и немного навязчиво.
30 
