— Он не поранил тебя? — подойдя поближе, наконец тихим настойчивым голосом спросил я. — Ферлонг, то есть. — Он ничего тебе не сделал?
— Да нет, — пробормотала она, помолчав. — Он даже не успел начать, честно говоря. Больно он мне сделал, лишь когда навалился на меня. Стиснул запястья и горло. И сегодня еще немножко болит, вот и все. Он выглядел не таким тяжелым.
Я кивнул.
— Так что мы?.. — начал я, не зная как продолжить. — Что мы будем делать с этим? Позже, я имею в виду. Когда доберемся до Лондона.
— С чем?
— С тобой и мной.
Она пожала плечами.
— Что — с тобой и мной? — спросила она невинно, и я нахмурился, отказываясь отвечать ей — пусть лучше продолжит сама. — Ничего, — в итоге ответила она. — Никто никогда не узнает, что это ты его убил. Возможно, его найдут лишь через много дней, кто станет…
— Нет! — вскричал я в отчаянии. — Я говорю о нас с тобой, — повторил я с нажимом.
— О. Мы с тобой. Ты хочешь сказать… — Она умолкла, будто задумалась над этим, и на секунду мне показалось, что она совершенно забыла о том, что минувшей ночью мы занимались любовью. «Нет, — пришло мне в голову. — Только не это». — Думаю, нам лучше всего и дальше всем это рассказывать, — добавила она. — Что мы — брат и сестра, то есть. Думаю, у нас больше возможности добиться чего–то вместе, втроем, если мы будем держаться этой истории.
— Но мы не брат и сестра, — подчеркнул я. — Совсем нет. Братья и сестры не…
— Но мы почти брат и сестра.
— Нет, мы и близко не подходим к этому, — закричал я в раздражении. — Если мы — как брат и сестра, почему тогда мы делали то, что делали прошлой ночью? То, чем мы занимались в первую ночь в Англии?
— Но это случилось больше года назад!
— Не в этом дело, Доминик. Братья и сестры этим не занимаются!
Она вздохнула и покачала головой.
— Ох, Матье, — сказала она, точно мы уже сто раз все это обсуждали, хотя мы ни разу даже не заговаривали об этом. — Ты и я… мы не должны быть вместе. Тебе следует это понять.
— Почему? Мы счастливы вместе. Мы доверяем друг другу. И в конце концов, я тебя люблю.
— Не говори глупостей, — недовольно сказала она. — Я просто единственная девушка, к которой ты испытываешь что–то помимо обычной чистой похоти. И считаешь, что это любовь. Но это — не она. Это просто удобство. Привычка.
— Откуда ты знаешь, что это не любовь? То, что мы делали прошлой ночью значило для меня больше, чем…
— Матье, я не хочу это обсуждать, понятно? Что было, то было, но больше это не повторится. Ты должен смириться с тем, что я вижу тебя иначе. Это не то, чего я хочу от тебя. Возможно, этого хочешь ты, но извини — продолжения не будет. Это вообще никогда больше не повторится.
Я замолчал и ушел вперед, наказывая ее своим молчанием. Я устал от мыслей о ней, от того, что вся моя жизнь вращается вокруг вопроса, будем ли мы когда–нибудь вместе или нет. На миг я возненавидел ее, мне захотелось, чтобы мы никогда не встречались, чтобы в тот судьбоносный день мы с Тома оказались на другом борту корабля из Кале в Дувр и не заговорили бы с девушкой, которая вот уже год как владеет всеми моими чувствами. Я хотел, чтобы она меня любила или чтобы ее не было вообще, и ненавидел за то, что она не способна ни на то, ни на другое. И тем не менее, я не мог представить себе никакого мира без нее. Я едва мог вспомнить свою жизнь до того момента, как в нее вступила Доминик.
— Ты не все обо мне знаешь, — в конце концов сказала она, догнав меня и взяв под руку; ее мягкий, теплый голос звучал возле моего плеча. — Ты не должен забывать: до того, как мы встретились, я прожила в Париже девятнадцать лет; ты прожил там почти столько же. Разумеется, там случилось много такого, о чем ты тоже должен рассказать мне.
— Но я уже все тебе рассказал, — возмутился я, и она рассмеялась:
— Это смешно. Ты почти ничего не рассказывал мне о своих родителях. Только о том, как они умерли. Ты никогда не пытался рассказать, как они к тебе относились, каково оказаться брошенным, каково заботиться о Тома. Ты не согласен с планами, которые я предлагаю, но не говоришь, чего ты сам хочешь от жизни. Ты такой же замкнутый, как и я. Ты все держишь в себе. Ты не даешь мне узнать тебя лучше, как и я — тебе. Ты хочешь лишь физической близости. А я не могу тебе этого дать. Дело в том, что до того, как мы встретились, у меня была жизнь. У тебя были свои причины покинуть Париж, а у меня — свои. И ты не можешь принудить меня влюбиться в тебя, поскольку даже не знаешь, зачем я это сделала.