67 
Спустя минуту старик с нескрываемым удовольствием оглядывал себя в новенькой фуфайке и такого же защитного цвета теплых — на вате — штанах. Он прямо-таки лучился радостью.
— Ох, братцы, благодать же какая! А штаны — ну шиты для меня, как на заказ! Молодцы наши в тылу, золотые руки, ей-богу, скажи, Семен Васильевич?
— Факт! — улыбается Руднев.
Ковпак лихо притопнул в последний раз ногой по полу, снова вернулся к столу, неожиданно для всех тихонько, вполголоса затянул:
- Гей, налывайте повніі чари,
- Щоб через вiнця лилося,
- Щоб наша доля нас не цуралась,
- Щоб краще в свитi жилося!
Он сошел почти на шепот к концу, произнося заключительные слова задумчиво-серьезно, будто наедине с самим собой. О чем он думал в тот миг? Может, все веселье его — для людского глаза только? А то, что невидимо, что в душе, — то совсем другое? На какие мысли навели его привезенные Бегмой для его партизан ордена и медали?
Так же внезапно, без всякого перехода, Ковпак вернулся к общей беседе, которая затянулась далеко за полночь. Наконец Руднев, Базыма, Сыромолотный разошлись по своим хатам. Бегма остался у Ковпака.
Через день, 26 января депутат Верховного Совета УССР Бегма вручал ковпаковцам боевые награды. Он привез из Москвы 260 орденов и медалей, но награжденных… оказалось меньше, потому что некоторые партизаны получили несколько наград одновременно. Три ордена — Ленина, Красного Знамени и «Знак Почета» — получил Семен Васильевич Руднев. Высшие награды страны прикрепил Бегма к потрепанным мундирам и гимнастеркам храбрейших из храбрейших: Карпенко, Павловского, Черемушкина, Мычки, Чусовитина. Второй в своей жизни орден принял в тылу врага из рук представителя Москвы и Ковпак.
Когда торжественная церемония закончилась, Сидор Артемьевич обратился к партизанам с речью. Начал он официально и даже несколько высокопарно:
— Товарищи партизаны и партизанки! Разрешите поздравить вас с высокими правительственными наградами!
На этом официальная речь и завершилась, потому что Дед перешел на свой обычный тон, простой и доверительный:
— Только хочу я вам сказать, хлопцы и девчата, что эти награды не задарма даются, они кровью людской облиты. Эти ордена и медали обязывают нас еще крепче бить фашистов, создавать для врага такие условия, что бы он, проклятый, чувствовал себя так, как судак на раскаленной сковороде, и земля под ним горела. Не зазнавайтесь, чтобы нам с комиссаром перед народом краснеть не пришлось…
От Ковпака В. А. Бегма отправился в соединение А. Н. Сабурова: среди его «ценного груза» было несколько сот орденов и медалей, предназначенных и для героев-сабуровцев. От Сабурова же его путь лежал в Ровенскую область, секретарем обкома партии которой он являлся, — здесь ему предстояло организовать массовое партизанское движение.
…Гитлеровцы нащупали-таки соединение. Начались непрерывные налеты вражеских самолетов на ледовый аэродром и окрестные села. Разведчики Вершигоры докладывали, что на дальних подступах к Червонному озеру стали увеличиваться гарнизоны, появились подвижные немецкие части — верный признак готовящейся серьезной наступательной операции оккупантов. Собственно говоря, оставаться у озера соединению было уже и ни к чему: все раненые и больные отправлены на Большую землю, вооружение, боеприпасы, медикаменты, обмундирование получено в должном количестве, продовольствие и фураж заготовлены, люди хорошо отдохнули. Личный состав соединения на 1 февраля 1943 года насчитывал 1535 человек, в том числе 297 членов и кандидатов в члены партии и 378 комсомольцев.
На командирском совещании Ковпак подытожил:
— Первое: уже ясно, что мы раскрыты. Оставаться здесь уже нельзя ни на один день. Второе: уходим не медля. Все, что нам было нужно, Москва дала. А фриц пускай себе глушит рыбу в озере.
Куда надумал повести Ковпак свое воинство из полесских чащоб? Никто его о том на совещании, конечно, не спросил. Но замысел, видно, был серьезным, иначе не сказал бы Дед таких слов:
— Все опасные версты, которые мы прошли, форсирование Днепра — это, братики, только подготовка к настоящему делу. Мы только подошли к исходному рубежу нашей задачи. И сейчас, на этом исходном рубеже, скажу вам без утайки: сердце мое полно гордости и тревоги. Гордости потому, что каждый наш теперешний боец стоит двадцати прошлогодних; вооружены и одеты мы как в сказке. Тревога же у меня потому, что засиделись мы в Полесье, народ начал тосковать по боевым делам, срывается, лезет в драку с немцами, а немец нам сейчас никак не нужен, и трогать его я запрещаю. Мы должны из Полесья ускользнуть, как ласточки по осени, тихо, незаметно. Один паршивый убитый фашист может нам всю идею загубить…
67 
