69 
Автоматчики Карпо захватили отличную тройку карих рысаков со звездами во лбу, запряженных в тачанку. Упряжку подарили Деду — по случаю приближающегося праздника Красной Армии. Эта тачанка надолго стала походным штабом Ковпака.
После салюта в честь героев-сталинградцев Ковпак повел колонну сначала на юг, а потом на восток, в направлении Житомирской области. Юг Житомирщины — край относительно безлесный. Обычные переходы с дневками под прикрытием лесов здесь оказались мало подходящими к условиям местности. Открытый бой в лесостепи не сулил партизанам ничего хорошего, и Ковпак изменил тактику: вместо ночных, сравнительно спокойных переходов — стремительные броски, и не только ночные, но и дневные. Риск был велик, но Ковпак рассчитывал, что, пока немцы разберутся, что к чему, он успеет проскочить самые опасные, открытые места. То, что гитлеровцы рассчитывают уничтожить его именно в лесостепи, Ковпак знал точно: разведка докладывала, что в Житомире задержан эшелон с гренадерами, следовавший на фронт, в Коростене сосредоточивается полк мотопехоты. Было совершенно очевидно, что немцы постараются отрезать соединению все пути на север, будут теснить к югу. Они все делали правильно, грамотно, настойчиво, но слишком медленно, не учитывая новых темпов движения партизан. Ковпаку требовалось совсем немного — часов двенадцать, чтобы последним шестидесятикилометровым броском уйти в район реки Тетерев, в леса под Киев.
Задержать немцев можно было только точно рассчитанной по месту и времени диверсией. Объект, наилучшим образом подходящий для такой диверсии, существовал — мост под Коростенем. Уничтожить его было приказано командиру 9-й роты М.
Это была скверная ночь в жизни Ковпака. Проходил час за часом, приближался рассвет, а взрыва на севере никто так и не услышал. Утром стало ясно, что М. задания не выполнил. Последствия могли быть для партизан самыми тяжелыми, и Ковпак сделал единственное, что только и мог сделать в резко изменившейся к худшему обстановке: он изменил маршрут движения, вместо того, чтобы идти на юго-восток к Фастову, повернул колонну на восток.
О том, что произошло дальше, рассказал участвовавший в рейде военный корреспондент «Правды» Л. Коробов:
«М…, как оказалось, пьянствовал всю ночь в деревне, невдалеке от моста. Было уже светло. Из Коростеня пошли поезда. Время было упущено. И вот рота М… вернулась. Встреча Ковпака с М… произошла на берегу речки, через которую вброд переправлялась колонна. Как только люди выходили на берег, их одежда на морозе покрывалась льдом.
Протрезвевший М… предстал перед Дедом.
— Я не выполнил задания, — понуро сказал он. Ковпак сдвинул шапку на затылок и пристально по смотрел на М…
— Немного времени не хватило, — соврал М…
— Так, — сказал Ковпак. — Подойди ко мне. Так. Дыхни на меня.
М… дыхнул. Ковпак поморщился и повернулся к комиссару.
— Судить мерзавца! — крикнул он.
Пока шла переправа, Руднев, собрав роту, расследовал причины невыполнения задания. Когда он закончил следствие, то прежде всего приказал забрать из роты М… всех лошадей.
Потом он подошел к Деду, сидевшему на тачанке, и коротко сказал:
— Расстрелять шарлатана!
Дед достал из-за голенища валеного сапога карту и развернул ее.
— Из Коростеня, — говорил он, — гитлеровцы тронулись. Из Житомира тоже выступили. Расстрелять!
Руднев пришел в роту М… Бойцы сидели на поваленной бурей сосне. Завидев комиссара, они поднялись. М… сидел.
— Встать! — закричал комиссар.
М… встал.
— Предателей и изменников, — сказал Руднев, — мы караем смертью. Командование вынесло тебе приговор.
Руднев повернулся к ординарцам и, указав на М…, сказал:
— Расстрелять!
Те подошли к приговоренному, расстегнули на нем шинель, потом повернулись к Рудневу.
— Не можем, товарищ комиссар. У него орден и медаль.
Руднев подошел к М…, заставил его снять орден и медаль и, вынув пистолет, выстрелил в М… Тот, как глядел в землю, так и упал в снег лицом.
— Закопать как собаку! — сказал Руднев.
Стоявшие кругом бойцы роты М… задвигались. Откуда-то появились лопаты.
Вскоре вся колонна была на том берегу.
Разыскивая Базыму, я нагнал тачанку Ковпака. Дед сидел, уставив взгляд на широкую спину своего ездового. Плеть, как всегда, спускалась из откинутого рукава его шубы. Рысаки прядали ушами, и Политуха, сидя на передке тачанки, изредка посматривал по сторонам.
69 
