Баба пнул деревянную ракетку:
– Вот и весь бизнес.
Генерал Тахери изобразил грустную и вместе с тем вежливую улыбку, вздохнул и потрепал Бабу по плечу:
– Зендаги мигозара. Жизнь продолжается. – И, обращаясь ко мне: – Афганцы склонны преувеличивать, бачем, и наклеивать ярлык величия на кого попало. Но вот твой отец, вне всякого сомнения, принадлежит к тому немногочисленному кругу людей, кто полностью заслужил право именоваться великими.
Эта маленькая речь с ее затертыми словами и показным блеском напомнила мне генералов костюм.
– Вы мне льстите, – смутился Баба.
– Вовсе нет. – Тахери поклонился и прижал руки к груди, демонстрируя искренность. – Юноши и девушки должны сознавать достоинства своих отцов. Ценишь ли ты своего отца, бачем! Воздаешь ли ты ему по заслугам?
– Разумеется, генерал-сагиб. И дался ему этот «юноша»!
– Прими мои поздравления, ты на верном пути. Из тебя может выйти настоящий мужчина.
И ведь ни тени юмора или иронии. Этакий милостивый комплимент из уст небожителя.
– Падар-джан, вы забыли про свой чай, – раздался у нас за спиной молодой женский голос.
В руках у стройной красавицы с шелковистыми иссиня-черными волосами был термос и пластиковая чашка. Густые брови срослись на переносице, словно два крыла у птицы, нос с легкой горбинкой – ну вылитая персидская принцесса, вроде Тахмине, жены Рустема и матери Сохраба из «Книги о царях». Из-под густых ресниц она взглянула на меня своими карими глазами и опять потупила взор.
– Ты так добра, моя дорогая. – Генерал взял чашку у нее из рук.
Девушка повернулась (я успел заметить коричневую родинку в форме полумесяца у нее на щеке) и направилась к серому фургончику за два ряда от нас. На брезенте перед фургончиком были выложены старые пластинки и книги.
– Моя дочь, Сорая-джан, – сообщил генерал Тахери, глубоко вздохнул, будто желая сменить тему, и посмотрел на свои золотые карманные часы. – Мне пора. Дело не ждет.
Тахери и Баба расцеловались на прощанье, и генерал ухватил мою ладонь обеими руками сразу.
– Удачи на писательском поприще, – пожелал он мне. Ни единой мысли не отражалось в его голубых глазах.
Весь оставшийся день я то и дело посматривал в сторону серого фургончика.
Только когда пришло время отправляться домой, я вспомнил, где слышал фамилию Тахери.
– Какие там слухи ходили насчет дочери генерала? – спросил я у отца как можно непринужденнее.
– Ты же меня знаешь, – ответил Баба, осторожно выруливая к выезду с толкучки. – Как только разговор переходит на сплетни, я удаляюсь.
– Но ведь что-то было?
– Интересуешься? С чего бы это? – Вид у Бабы был хитрый.
– Так, просто из любопытства, – ухмыльнулся я.
– Да неужто? Что, понравилась девушка? – Баба не сводил с меня глаз.
Я сделал равнодушное лицо.
– Прошу тебя, Баба.
Он улыбнулся, и мы покатили к шоссе 680. После нескольких минут молчания отец произнес:
– Знаю только, что у нее был мужчина и все сложилось… неблагополучно.
Слова его прозвучали так мрачно, словно девушка была смертельно больна.
– Ага.
– Я слышал, она порядочная девушка, работящая и добрая. Только после того случая ни один жених не постучался в дверь к генералу. – Баба вздохнул. – Наверное, это несправедливо, но в один день иногда столько всего случится, что вся твоя жизнь меняется, Амир.
Ночью я не мог уснуть, все думал о Сорае Тахери, о том, какая у нее родинка, о горбинке на носу, о блестящих карих глазах. Сердце у меня стучало. Сорая Тахери. Моя принцесса с толкучки.
12
Первая ночь месяца Джади, первая ночь зимы, самая длинная в году, в Афганистане именовалась илъда. В эту ночь мы с Хасаном всегда засиживались допоздна. Али чистил нам яблоки, кидал кожуру в печку и, чтобы скоротать время, рассказывал старинные сказки о султанах и ворах. Именно от Али я услышал, какие поверья связаны с ильдой, о мотыльках, летящих на огонь навстречу собственной гибели, и о волках, в поисках солнца забирающихся на вершины гор. Али клялся, что если в эту ночь съесть арбуз, то будущим летом тебя не будет мучить жажда.
Сделавшись постарше, я узнал, что поэтическая традиция подразумевает под ильдой бессонную беззвездную ночь, когда истомленные разлученные любовники тоскуют и ждут не дождутся рассвета, с приходом которого они обретут друг друга. Вот такие ночи настали и в моей жизни после первой встречи с Сораей Тахери. Ее прекрасное лицо, ее карие глаза просто преследовали меня. Воскресным утром по пути на блошиный рынок время так тянулось… Вот она, босоногая, перебирает пожелтевшие энциклопедии в картонных коробках, и браслеты позвякивают на тонких запястьях, и тень пробегает по земле, когда она откидывает назад свои шелковистые волосы, и нет меня рядом… Сорая, моя принцесса с толкучки, утреннее солнышко после темной ночи…