Тогда Мишаня Шатун так и не понял, куда смотрит это существо, но в этих не видящих никого и ничего глазах светилась какая-то безумная, невозможная смесь презрения, жестокости и при этом – одновременно! – абсолютного торжества и высочайшего экстаза.
Теперь именно так на него смотрел Ковалев.
«Осатанел, – прозвучало в голове отца Василия, и это было именно так, в самом прямом, буквальном смысле этого страшного, древнего слова. – Господи, помоги!» – взмолился священник.
Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился грузный, тяжело дышащий Медведев.
– Что это ты затеял, Павел Александрович?! – грозно спросил глава райадминистрации. – Хочешь меня с областью поссорить?!
– Не мешайте работать, Николай Иванович, – проглотив слюну, начал приходить в себя Ковалев.
– Работать?!!! – заорал Медведев. – Работать, говоришь?! Да у тебя худшие показатели раскрываемости по всей области! А ты тут с попами воюешь! Вот когда мне у губернатора краснеть за тебя не придется, тогда и будешь мне лапшу на уши вешать! Ишь, работает он!
Медведев разошелся не на шутку, и чем больше он орал, тем сильнее вжимал голову в плечи Ковалев, пока окончательно не стало видно, какой же это, на самом деле, слабый человек.
– Идите, батюшка! – распорядился Медведев. – Не хочу я при вас бога гневить, да, видно, придется с такими работничками.
Отец Василий встал со стула, бросил прощальный взгляд на сгорбившегося под неукротимым медведевским напором начальника милиции и вышел за дверь.
Первый, кого отец Василий увидел, был Костя.
– Ну как, все в порядке? – с явной тревогой в голосе спросил он.
– Ты же слышал, – кивнул в сторону кабинета отец Василий.
– Да, – засмеялся Костя. – Двери здесь фанерные. Ты знаешь, я как понял, к чему дело идет, так сразу к Медведеву. Ты же знаешь, он бывает ничего мужик.
– Да, бывает и так, – легко согласился священник.
* * *
Когда отец Василий вернулся, в храме творилось нечто неописуемое. Видимо, по указанию мало того что безбожного, но еще и явно безумного, что, впрочем, почти одно и то же, Ковалева милиционеры перевернули вверх дном практически все. Ольга держалась молодцом – не хныкала и не жаловалась, но, зайдя в бухгалтерию, отец Василий сразу увидел, что и ей пришлось несладко. Милиционеры не только перепотрошили все документы, но даже распороли матрасы, словно их нельзя было просто прощупать, если они искали только пакет. Но самое страшное священника ждало в самом храме.
Отец Василий не пошел туда сразу, у него поначалу и в мыслях не было, что безбожники рискнут надругаться над православными святынями. Но он явно недооценил Ковалева. Они побывали даже за царскими вратами, в алтаре. Дарохранительница, Евангелие, лампада – все было сдвинуто со своих мест, все носило на себе прикосновение чужих, нечистых рук!
– Боже мой, боже, – попросил он. – Прости детей своих неразумных, ибо не ведают, что творят.
* * *
На то, чтобы привести все в относительный порядок, отцу Василию, диакону Алексию, бухгалтеру Тамаре Николаевне и Олюшке потребовался весь день, но даже после целого дня напряженной работы многие важные предметы и документы не были найдены. Как оказалось, Ковалев даже не пригласил понятых, хотя утром, во время этого, с позволения сказать, обыска, а по сути своей – погрома, весь храмовый двор был заполнен людьми.
«Что ж, Павел Александрович, – подумал священник. – А вот теперь "попал" ты! Господь, может быть, тебе это и простит, да и я мстить не стану, а вот патриархия. Ты еще не знаешь, во что ввязался!»
Он начал обдумывать, как должна выглядеть докладная записка в Москву, когда вдруг осознал, что занимается совершенно не тем, чем надо! Уж если что и следовало сделать, так это выяснить, куда Николай Петрович сунул полученный от священника пакет. То, что он не у Ковалева, было очевидно, а значит, или сторожку не обыскивали, или Николай Петрович на славу постарался припрятать. Священник быстро прошел в сторожку.
– А где пакет? – стараясь не выдать своего волнения, спросил он.
– У меня, – многозначительно кивнул Николай Петрович.
– Где? – не понял отец Василий.
– Щас достану, – Николай Петрович полез к себе под рубаху, затем в штаны и, пыхтя, извлек на свет божий принявший полукруглую форму его ягодицы коричневый пакет.
Отец Василий с волнением принял шершавый от оберточной бумаги и теплый от тела сторожа пакет в руки. Теперь он казался гораздо тяжелее, чем в первый раз, намного тяжелее. Священник сунул было пакет под рясу, но потом подумал, что самое лучшее место, чтобы осмотреть его содержимое, именно здесь, в сторожке. В левое окошко великолепно просматривалась единственная улочка, по которой можно было подъехать к храму на автомобиле, а в правом прекрасно была видна прихрамовая площадка и часть парадных ворот, через которые люди и приходили в храм.