ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>

Заблудший ангел

Однозначно, советую читать!!!! Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... >>>>>

Наивная плоть

Не понимаю восторженных отзывов. Предсказуемо и шаблонно написано >>>>>

Охота на пиранью

Винегрет. Але ні, тут як і в інших, стільки намішано цього "сцикливого нацизму ©" - рашизму у вигляді майонезу,... >>>>>




  119  

– Привет.

А Шурик заглянул в ее огромные синие глаза и понял, что пропал.

Александра Тайц

Крот

Непременно нужно вырвать эти волоски единым разом и тотчас же сжечь, а не то они смогут причинить еще немало всяческого вреда.

Э. Т. А. Гофман

И мир без Вас, мой друг, теряет смысл и форму, пожалуйста, гоните прочь того, кто черной тенью высится за Вашими хрупкими плечами, кто застит золотые Ваши глаза, ангел мой. Я Вам хотела бы в подарок весь мир отдать. И журавлей, и небо над Парижем, и тяжкий запах джунглей, и свежей сдобы аромат, и все закаты и восходы, но у меня есть только я, возьмите, может, пригодится.


Мишель критически осматривает написанное, поправляет перо в ручке. Плохо. Слишком торжественно, слишком много от молитвы, слишком похоже на плохие стихи. А так?


Друг мой, в волосах Ваших запуталась луна, а крылья цвета воронова крыла опущены долу…


Нет, выспренно. А если…

Снизу раздается шум. Нехороший такой шум. Хлопают двери, что-то вскрикивает мадам Фонтенэ, экономка. Снова хлопает дверь, потом голос Филиппа: «Папенька, вы нездоровы?» Невнятное бурчание и снова удар двери о косяк. Тяжелые шаги по лестнице. Этот ретроград и пошляк опять за свое. Мишель откладывает в сторону письмо, но не прячет. Какого черта, думает она. Я современная женщина, а не сексуальная рабыня. Он должен в конце концов уяснить…

– Ты жила у этого козла?! Всю неделю, пока я был в Ливерпуле?! – с порога кричит Макс. – Ты опять жила у этого прыщавого ублюдка?! Совесть у тебя есть?!

Мишель сидит на постели и смотрит снизу вверх. Спокойно смотрит. Оценивающе. Макс не такой уж плохой, думает Мишель. Он талантливый. И добрый. И меня любит. И Филиппа. И прислуга от него без ума. И мама тоже. Но боже мой, боже мой. Вот он стоит, такой здоровенный, толстый, шея – во, морда от ярости пунцовая… И акцент. Когда Макс злится, он говорит с этим жутким русским акцентом. И он ведь совершенно ничего не понимает. Ни-че-го. Я могу ему три часа рассказывать про Антуана. Три дня. Три года. Про то, что я ему необходима. Он пропадет без меня, он слаб и нежен, он редчайший цветок, чудо Господне; когда Антуан дрожит ресницами – это же словно сквозь витражи храма… Как можно не любить чудо? Он просто не понимает… Но я ему сейчас объясню. Он же хороший. И любит меня. Ну – как умеет.


– Максимилиан, – говорит Мишель очень тихо. – Максимилиан, вы ведете себя как дикарь, прислуга слышит. Филипп будет плакать. Пожалуйста…

Макс, осекшись, замолкает и смотрит на нее, тяжело дыша. От него пахнет зверем, рубашка расстегнута, большое крепкое брюхо ходит ходуном.

– Ты просто скажи, – Макс уже не кричит, он говорит хрипло и просительно, – ты просто скажи: ты хочешь к нему уйти? Ты его любишь? Он тебя любит? Ты уходишь?

Мишель улыбается глазами. Какой он все-таки смешной, Макс.

– Нет, Макс. Я люблю тебя. Ты мой муж, я тебя люблю. И Филиппа. Но… Скажи, ты веришь в Бога?

Не дождавшись ответа, Мишель продолжает:

– Вот представь себе, что ты видишь перед собой Бога. Ну, поверженного Бога. Бога в слабости. Умирающего. И только ты его можешь спасти. Словно… как у этого датчанина? Ну, ты еще вчера вечером Филиппу читал?

– Андерсена, – автоматически отвечает Макс.

– Ну да. Помнишь, у него эта крошечная девочка – Дюймовочка – нашла ласточку?

Макс вдруг начинает истерически смеяться. Ну все лучше, чем кричать в голос

– Это ты-то, – сквозь смех бормочет Макс, – это ты-то Дюймовочка?

Мишель оглядывает себя с ног до головы, и ей становится ужасно смешно. Дюймовочка. Шесть футов ровно и щедрое декольте.

– Я тебя люблю, – сквозь смех шепчет она. – Ты самый лучший Макс на свете.

– Подслеповатый только, – смеется Макс, – прям как крот.

– Ага, ага, – подхватывает Мишель, – и шерстяной. Иди-ка сюда.


А потом, думает Макс, она попросила пахитоску. Лежала себе, непристойно раскинувшись. Голая, длинная, вся гладкая, как масло, курила, отставив локоть. Потрясающе красиво. Дым завивался вокруг нее кольцами, как на новомодных картинках какого-нибудь Мухи. И еще она говорила. О том, что они современные люди (Макс благоразумно согласился), о том, что должно быть в жизни каждого человека нечто выше и чище, чем обычные семейные отношения (ну, допустим, ответил он осторожно). И приводила примеры – про американских миллионеров, которые содержат жену и любовницу, и все довольны, про испанских монахинь, которые служат Господу в госпиталях, про художников, про композиторов.

  119