45 
Старик посмотрел на него, покряхтел, покачал головой, вытащил из пачки «беломорину» и задумался.
– Можно попробовать, – наконец протянул он, утопая в сизом дыму. – Попытка – не пытка. Авось выручишь стариков. Но это – завтра. А сегодня давай отсыпайся. Если завтра рожа у тебя такая же красная будет – никаких тебе профессий. Будешь, как миленький, лежать у меня под одеялкой.
Он погрозил Диме пальцем, как маленькому ребенку, и стал натягивать свой ватник.
– Пойду воронежский встречу, – пробормотал он и снова вышел на улицу, прихватив с собой фонарь.
* * *
Не тут-то было – темные силуэты преградили мне путь. Я почувствовал неладное и внутренне подобрался. Сделал шаг в сторону – эти двое тоже переместились. Я пытался всмотреться в лица подходящих ко мне людей, но в наступающих зимних сумерках это было совершенно невозможно. Оставалось одно – приготовиться, встать спиной к стене.
Как я и предполагал, мужики подошли ко мне и без лишних банальных слов про «закурить» начали меня бить. Надо сознаться, у них это получалось неплохо. Несмотря на боксерскую сноровку, я пропустил пару чувствительных ударов уже на первых минутах и почувствовал, как мои глаза начинает заволакивать знакомая красная пелена.
Я дрался, как лев. Или – как волк, на которого напали охотничьи псы. Я сразу понял, что меня бьют не для того, чтобы избить. Меня бьют, чтобы стереть с лица земли совсем, убить. Главное, понял я, не упасть. Иначе – хана.
Тут один из противников на время потерялся, а потом вместо него возникла рука, которая летела мне в висок с огромной скоростью, поблескивая тяжелым металлом кастета на конце. Его тусклый блеск возле моего лица и был последним, что я увидел, перед тем как мое сознание померкло.
* * *
При дневном свете здание выглядело не так внушительно, но зато было приятней на вид. Псевдонародный стиль, который в последнее время так полюбился всем богатым власть имущим: деревянная резьба, «конек» на крыше, кружевные наличники, деревянное крыльцо, высота которого предполагала у жителей исполинский рост.
Стоя перед воротами здания, вокруг которого так недавно Дима кружил, как голодный волчонок, он испытывал какое-то странное возбуждение и ноющий страх.
Дядя Митяй, который взялся сопровождать его, настойчиво жал на звонок и материл охранников на чем свет стоит. Наконец окошечко в воротах открылось, и в него выглянула недовольная сытая рожа:
– Тебе, дед, чего? – сладко зевая, спросила она.
– Открывайте, черти! Совсем, что ли, опупели – своих не узнаете?
Глаза рожи прояснели.
– А, Матвеич! Привет, привет! Только самогон у нас еще с прошлого раза остался – не нуждаемся.
– Да я по делу, телячья ты башка! Антонина моя прихворнула – вот, племянника привел подсобить.
Охранник окинул «племянника» недоверчивым взглядом, хмыкнул и сказал:
– Ну, проходите тогда.
Он захлопнул окошко и открыл калитку где-то сбоку. Матвеич и Дима просочились туда.
– Только тихо мне: господа еще спят, – строгим шепотом сообщил охранник.
Матвеич отмахнулся от него: мол, без тебя здешние порядки знаем. Они обогнули здание и вошли через черный ход.
Пройдя сквозь полутемные коридоры, они добрались до двери, на которой было написано: «Кастелянша». Матвеич громко постучал, и ему открыла полная миловидная женщина в темно-синем платье с воротником-стойкой.
– Привет, Ильинишна! Вот, работника тебе привел. Парень хоть и угрюмый, но работящий. Племянник мой, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд. – Вместо Антонины пока будет. Ты ему расскажи, как и что, а я пойду, пожалуй. А то нарвешься на вашего управляющего – ругаться будет.
Дядя Митяй махнул рукой и оставил Диму наедине с кастеляншей.
– Ну, пошли, – невозмутимо сказала она и пошла по коридору, плавно покачивая бедрами.
Дима безмолвно последовал за ней.
* * *
Я очнулся от боли, источник которой было очень трудно определить. Боль была везде – вот единственное ее определение. Под щекой что-то липкое и теплое, во рту – солоно от набравшейся крови. Чьи-то прохладные руки сжимали мне шею – видимо, от их прикосновений я и пришел в себя.
Я с трудом разлепил один глаз и увидел два силуэта. Рванулся было встать, но боль в боку не позволила мне даже пошевелиться. Я мысленно попрощался со своей молодой жизнью.
Вдруг женский голос сказал:
– Он, кажется, очнулся! Давай попробуем его вытащить отсюда на свет.
45 
