– Чем за проезд расплачиваться будешь?
Но Паша Колокольников ничего подобного не говорил. Саша вдруг подумала, что оттого и вырвался у нее готовый ответ на вопрос старика. Она и вправду ощущала к Паше какую-то родственную близость – это новое чувство так захватило ее, что ни о каком сексе она и не думала. Сам Паша Колокольников ничего на предлагал, а она – и вовсе не интересовалась мужчинами.
– У меня обстановка в комнате такая же, как и у тебя, – оглядевшись, сообщила Саша.
– Однотипные номера, – высказался Паша.
Ему вдруг стало неспокойно. Саша совершенно равнодушно смотрела на него – полуголого.
«Так, наверное, смотрят жены на своих мужей», – подумал Паша, который никогда не был женат.
Ему бы показалось совершенно естественным, если бы Саша, так же разговаривая о разных пустяках, сняла одежду и залезла к нему под одеяло.
«Тем более – хиппи, – вспомнил Паша Колокольников, – свободная любовь. Как это?.. Фри лав…»
– Одна кровать, – перечисляла Саша, – тумбочка возле кровати, шкаф. И телевизор. У меня черно-белый, я уже включала. А у тебя?
– У меня, наверное, тоже… – ответил Паша, – я, правда, еще не включал, не знаю точно. Но однотипные же номера…
– У тебя тоже душ есть в номере. Я уже приняла душ, – сказала Саша.
– И я. Целые сутки в машине сидел. Жарко – вспотел весь. От меня, как от козла, воняло. Да ты, должно быть, заметила.
– Не заметила, – сказала Саша. – Наверное, потому что от меня так же воняло.
Посмеялись.
– У нас номера через стенку, – счел нужным заметить Паша, – можно перестукиваться ночью.
Он хихикнул – но тут же оборвал себя и мысленно выругал.
Саша заметила, что разговор вдруг почему-то не клеится. Паша Колокольников выглядит напряженным и говорить стал как-то… Подыскивает фразы, прежде чем сказать. Когда они ехали вместе в машине, такого не было.
Причину такой перемены Саша не понимала, тем не менее оба почувствовали облегчение, когда в комнату постучали.
– Открыто! – крикнул Паша.
Дверь медленно приотворилась, и в комнату боком вошел заспанный парень с двумя большими судками в обеих руках – такими судками в советское время разносили обед из учрежденческих столовых.
– Ужин, – сказал заспанный парень.
– Отлично, – преувеличенно бодро отозвался Паша Колокольников, – поставь вон на стол в углу.
Заспанный парень заметил Сашу.
– А ты… А вы из соседнего номера? – обратился он к ней.
– Да.
– Тогда я и ваш ужин тут оставлю, – заявил он, – чтобы сто раз по комнатам не ходить.
Саша пожала плечами.
– Давай вместе поужинаем? – предложила она, когда дверь за заспанным парнем захлопнулась.
– Давай, – согласился Паша.
Сидя на кровати, он неловко натягивал брюки. Справившись с ними, он потянулся за рубашкой.
– Ну вот, – сказал он, одевшись, – теперь и ужинать можно.
Саша посмотрела на часы на стене.
– Ого, – проговорила она, – это уже не ужин, а почти завтрак получается. Половина первого ночи.
Паша Колокольников рассмеялся. Он вдруг почувствовал, что откуда-то появившаяся вдруг неловкость в их общении уходит.
– Там тарелки на полке… над столом, – сказал он. – А я пока стол отодвину на середину комнаты и стулья расставлю.
* * *
Саша засыпала в привычных внутренностях плохой гостиничной комнаты. Таких комнат – сколько было в ее жизни. Ей нередко казалось, что она, как прожила большую часть жизни по съемным квартирам, чужим хатам и гостиницам, так и умрет где-нибудь в одиночестве, в окружении не своих вещей; видно, и родилась в какой-нибудь гостинице – и только с трудом заставляла себя вспомнить, что были у нее и мать и отец, и нормальное – как у всех обыкновенных детей – детство.
На стене напротив ее кровати мутно белела тарелка настенных часов. Но сколько времени, Саша определить не могла – было слишком темно.
«Часа четыре, наверное, – подумала она и закрыла глаза, – а то и пятый час… Нужно заснуть. Завтра… То есть – сегодня пораньше встать и подальше уехать отсюда. На север, что ли, куда-нибудь? Или к родителям? Нет, у родителей меня точно будут искать… А вот на север. В Сибирь там какую-нибудь… Отсижусь там, пока все не уляжется, а потом и за границу можно…»
Саша и сама не знала, отчего вдруг возникло в ней желание уехать в Сибирь. Наверное, оттого что это географическое название ассоциировалось у нее с какими-то совершенно недостижимыми далекими районами, где ее никто не сможет отыскать. К тому же сейчас – после южной удушливой жары и низкого солнца под провисшим небом, где ей пришлось столько пережить, – она с удовольствием представляла себе голубые сугробы, вечерние предновогодние тени и пышные снежные шапки на елочных ветках.