Кондратий Рылеев подарил Человеку Будущего книгу своих стихов, и мы отправились к кораблю, тщательно обходя корпуса Шарашкиной конторы. Мы всё же боялись, как бы её обитатели не взяли нас на пушку — кто знает, что у них из вооружения осталось.
Авось приедет к ним как-нибудь прокурор Шемякин да погонит всю эту контору именно туда, куда Макар телят не гонял… Да только знали мы наверняка, что Макар явно не гонял телят на этом заснеженном острове, и будет ли тут знаменитый прокурор, не будет ли — конец всё равно один.
Ничего не изменится.
XXIV
Но, вернувшись к кораблю, мы обнаружили, что он крепко вмёрз в гигантскую прибрежную льдину.
Матросы притоптывали на палубе, прихлопывали снежных мух и прикалывали топорами наросшие сосульки. Носоглоточный Храповицкий судорожно глотал остатки горячего чая.
Делать было нечего, дело было к вечеру, и мы укутались в вороха одеял, обнявшись как сорок тысяч братьев. С надеждой на лучшее пробуждение, засопели мы в восемьдесят тысяч дырочек и задали Храповицкого. Он несколько возмутился, но вскоре тоже уснул.
Поутру ситуация не изменилась.
Надо было взять её в свои руки, и для этого мы взяли в руки пилы. Наливайко досталась двуручная пила «Дружба-2», а остальным — ножовки.
Мы пропилили льдину со всех сторон и незамедлительно начали дрейф. Капитан хватал отставших матросов за волосы и так переносил со льда на палубу. Льдина набирала ход, свежий ветер наполнил паруса «Алко», а мы наполнили стаканы. Это ничего, что где-то идёт дождь, зато у нас идёт путешествие.
И мы запели, сжав зубы и прикусив языки:
- Как алконавты в старину,
- Спешим мы, бросив дом,
- Плывем, тум-тум, тум-тум, тум-тум,
- За Золотым Сруном…
XXV
Именно в этот момент… Именно в этот… Именно в момент дрейфа во льдах нами была обнаружена нехватка провизии.
Собственно, это обнаруживают все путешественники в тот момент, когда их судно зажимают льды. Таково суровое правило морских путешествий.
— В старые времена путешественники съедали мокасины, а потом — собак. Или сначала — собак, а потом мокасины… — сказал уныло Носоглоточный Храповицкий.
— Магазины? — заинтересованно спросил Себастьян Перрейра.
— Не помню, — отвечал Кондратий Рылеев.
Билась головой об лёд непойманная нами рыба — тоскливо выглядывали из воды разбитые в кровь морды. Но толку от этой глупой рыбы не было — она отказывалась лесть на крючки и в сети.
Уже кончились строганина, солонина и табуретовая настойка. Наша чаша терпения опустела. Костлявая рука голода лезла нам за пазуху. Корабельные кошки, вместо того, чтобы ловить мышей, скреблись у нас на душе. С сожалениями, причитаниями и песнопениями мы вспоминали те дни, когда у нас были маслянистые мослы, с которых текло по усам, кому попало в рот, как мы бесились с жиру, шкворчали как бекон, когда чепуха на постном масле обдавала нас картофельным духом, когда ещё не обсохло у нас на губах молоко и мы точили зубы на молочного поросёнка до еды и чистили их после, когда мы топили пожар в ложке воды, а если была бутылка — то лезли в неё сами. Всеми печёнками и всеми фибрами наших очерствелых душ мы мечтали о печатном прянике и бланманже с профитролями. Были съедены даже сапоги всмятку, настал черёд берёзовой каши. Но на камбузе было пусто, поварская печь заросла трын-травой, не годной в пищу, а в рундуках остались только несколько бутылок с хорошо выдержанным характером.
Отхлёбывая из них, мы, отдавшись на волю ветра и отсутствующих волн, продолжали мужественно исполнять наше предназначение.
Мы держали ухо востро, а язык за зубами, ноги в тепле, а голову в холоде, и, вглядываясь в ледяные поля, искали глазами пищи.
Однажды, правда, к нам залетел какой-то дурацкий голубь с бутылкой пальмового масла в клюве. Но голубь был маленький, и тем, кто зазевался, его не хватило.
На следующий денно перед нами возник гигантский Горизонт. На нём возвышался остров — мы даже не стали проверять, его название по лоции. Лоция врала нещадно, курс искривился, непротёртые оптические оси сместились. Одно слово — земля, и нам было уже неважно какая.
Всадница без Головы даже не стала делать себе укладку и макияж, прежде чем сойти на берег. Но пока никакого берега не было.
Мы искали место, а удобного места не было — хоть дни шли за днями.