90 
Мы переболели золотой лихорадкой, посетили немало злачных мест и познакомились с огромным количеством золотой молодёжи. Надо было бы остановиться на Золотой Середине, да откуда ж её было взять.
Как-то мы сидели в уют-компании и обсуждали наш маршрут и меню на следующий день.
— А нужен ли вообще нам этот Золотой Срун. — Всадница без Головы поджала губки. — Золото так обманчиво и так ненадёжно. Мне вот как-то обещали Золотой Дождь, я разлеглась, как Даная… А вышла одна срамота…
— Да, тянутся перед нами глухие окольные кильватерные следы, а Сруна как не было, так и нет.
— Давайте, сначала найдём Золотую Середину, — предложил Носоглоточный Храповицкий.
— Да Золотая-то Середина у нас всегда под рукой — вон, миль двадцать к северу остров Золотой Середины.
Мы решили посетить остров Золотой Середины — не так, чтобы для пользы, но хотя бы для отдохновения души. Рылеев вынес в уют-компанию несколько путеводителей, и мы принялись изучать свойство и строение Золотой Середины.
— Там есть пуп земли, — обрадовано воскликнул наш Капитан.
— Нет, там есть шишка на ровном месте! — отвечала Всадница без Головы.
— Кому пуп, а кому шишка, — примирительно заявил Себастьян Перрейра. — Поедемте кататься. Надо же хоть какого-то золота повидать.
Остров был гол как сокол. Собственно, да и островом это можно было назвать с большой натяжкой — он едва лишь на палец возвышался над поверхностью океана и был плоским как блин. Сравнение это, однако, хромало. Никакой ноздреватости или сальности, что отличает хороший блин, здесь не наблюдалось.
Была у нас под ногами ровная шероховатость, как на хорошо уложенном асфальте. В бело-чёрную крапинку. Получался тот цвет, что иногда называют маренго. Впрочем, доподлинно известно, что никто не знает, что за цвет — маренго. Маренго… Тьфу, скажут тоже.
Но это, согласитесь, всё это изрядно настораживает.
У Носоглоточного Храповицкого даже развязались шнурки.
Себастьян Перрейра первым спрыгнул со шлюпки на то, что назвать землёй не поворачивался язык. Очень странное это было место, вполне математическое.
— Но где же шишка? Ровное место я вижу, но шишка-то где? — голос Всадницы без Головы задрожал. Она была несколько разочарована.
— Да и пупа я не вижу! — вторил ей Капитан.
Внезапно Носоглоточный Храповицкий замахал руками, подзывая нас.
Мы бросились к нему и увидели крохотный пупырышек на поверхности.
Это был действительно пуп земли.
— А чего это он выпуклый? — спросил пространство Капитан, рассматривая свой собственный пуп. Его пуп был обыкновенный — нормально вогнутый, и в него вмещалось десять унций розового масла.
— Может, это не Пуп земли, а просто шишка на ровном месте.
— Нет, это, наверное, пуп земли похожий на шишку. Собственно, даже наверняка это — пуп земли, который является шишкой на ровном месте.
Боцману Наливайко это место не нравилось больше прочих. Он хотел куда-нибудь плюнуть, но чертовски сложно плюнуть, когда непонятно куда это сделать. Здесь не было не только специально отведённых мест для плевания, но и неспециальных мест для этого. А плюнуть на пуп земли Боцману мешало абстрактное уважение.
Храповицкий даже решил завязать шнурки.
Про окурки никто и не заикался. Никто даже и не попробовал закурить.
— И ведь никаких следов человека… — изумились мы все.
Но Храповицкий, тупо рассматривая поверхность острова, недоумённо сказал:
— Никаких следов, говорите? Да вот же они!..
— Кто они? — также недоумённо сказал Капитан.
— Где? — спросила Всадница без Головы.
— Какие следы? — спросил Себастьян Перрейра.
— Куда ведут следы? — задал я действительно умный вопрос.
— Да вы поглядите под ноги, дураки, — невежливо ответил всем Носоглоточный Храповицкий.
Мы поглядели под ноги, ещё раз поглядели и увидели, что вся поверхность гладкого острова исцарапана. То, что мы принимали за крапинки, было следами острых орудий. Остров был испещрён человеческими письменами. Чего и кого тут не было — здесь были Васи и Джоны, хитрыми математическими путями сочетались Кисы и Оси, а некоторые инструменты этих сочетаний даже были нарисованы.
И мы поразились величию человеческого духа, что тащил путешественников практически на реактивной тяге к этому острову и заставлял их, пыхтящих и пукающих, царапать его алмазную поверхность. Я представлял себе целые экспедиции, наподобие экспедиций к Северному полюсу. Было понятно, что никакого Белого безмолния, никакого Северного зияния тут нет — приплыли, увидели шишку на ровном месте, уплыли обратно. Им давно уже надоели все эти идиотские путешествия, и хорошо бы, заработав денег осесть на какой-нибудь подмосковной станции или на берегу Финского залива. Но сколько им нужно ещё проехать, проплыть и пролететь, пока они не заработают достаточно денег, никто из них не знает. И вот они, ломая свои швейцарские ножики, принимаются за свои вычисления. Потом на остров приплывает следующая экспедиция, что встретилась с первой по дороге и заняла у неё чайники, термосы, несколько палаток, фляги с моржовым маслом, солонину, строганину и вяленую оленину. Вторая экспедиция достаёт шанцевые инструменты и начинает процарапывать на твёрдой поверхности весь этот список, помечая, сколько дней чужие вещи в её пользовании. И вот вторая экспедиция писала этот скорбный список, потому что список чужих вещей, которые необходимо потом отдать, всегда скорбен и уныл. Потом начальник экспедиции визировал всё это своим именным кавказским кинжалом, подарком Вождя к благополучному возвращению из прошлого путешествия. А его малолетний сын в углу оставлял памятную характеристику своей мачехи "Марья Ивана — сука", начальник особого отела специальных путешествий тайком рисовал несколько крестиков — по числу уничтоженных шпионов, политический руководитель оставлял ненужный донос "Соколов — предатель", а механик, узнавший о доступности судовой буфетчицы, сообщал мирозданию, что Катя дала старпому, механику и всем-всем-всем. Потом на остров прибывала иностранная экспедиция и ватники с полушубками сменялись хрустящим на морозе капроном. Иностранные путешественники разжигали примусы и разворачивали радиостанцию, рассказывая о своих впечатлениях между делом упоминая грибные бульонные кубики, которые помогли им достигнуть шишки на ровном месте, иначе называемой "пуп земли", специальная машина высекала на алмазной поверхности острова название этих кубиков, но вот уже на берег высаживалась молодежная банда, с цирковыми приспособлениями для рок-концерта. Они писали что-то поверх имени бульона и имени кубиков, и в конце концов большинство букв становились неразличимыми. Рокеры отплывали, отпихиваясь от берега электрогитарами, на их место приходили влюблённые парочки, школьная экскурсия, предсмертный круиз пенсионеров, гуманитарное путешествие слабослышащих, после кораблекрушения на берег выкидывало труппу лилипутов, и история, наконец, возвращалась. Лилипуты жили на острове, ожидая, когда за ними приедут гулливеры. В этом ожидании они писали свои записки на твёрдой поверхности, а гулливеры, достигнув острова, меняли лилипутов на несколько сообщений о собственной жизни.
90 
