Особенно,... 
92 
«Если Бог даст вернуться домой, надо вплотную заняться своей родословной. А то вот так живешь и того о себе не знаешь, что даже посторонним очевидно!» — подумал Иван, прежде чем заснуть.
Но спать пришлось очень недолго — всего-то часа три. По-хорошему, этого не стоило делать вовсе, не прохлаждаться надо было, а разведывать пути к заветному кристаллу. Но поэзия вкупе с сытным ужином доконали всех троих. И когда явился слуга с приглашением «проследовать к господину Мастеру», они едва заставили себя подняться, Кьетт — тот и вовсе расхныкался, как школьник, что ночь на дворе, и потому вставать он не желает, и отстаньте все, господин Мастер подождет. Так уж он был устроен, что в боевой обстановке мог сутками не смыкать глаз, но временами находила на него нездоровая сонливость, и тогда: «Ай! Уйдите! Не троньте! Дайте спокойно помереть!» Пришлось Ивану плеснуть на него водой из золотого рукомойного кувшина и сурово напомнить, что они сюда не на отдых прибыли. Помогло. «Я тебе этого никогда не прощу!» — возмущенно шипел нолькр, по-собачьи стряхивая воду с волос. Пожалуй, Иван и вправду немного перестарался с водной процедурой, можно было просто побрызгать, а не обливать с головы до пят. Но согласитесь, это было бы не так интересно!
Мероприятие проводилось в Малом тронном зале. «Если это — Малый, тогда каков же Большой?!» — подумал Иван в смятении. Огромное сводчатое помещение напоминало помесь собора, брюшной полости и кунсткамеры: безумное сочетание золота, плоти и странных объектов, назначения которых невозможно было угадать даже приблизительно, равно как и в полной мере передать словами их внешний вид. Самым примитивным экспонатом этой безумной коллекции была гранитная колонна с торчащими из нее розовыми поросячьими хвостиками. Хвостики ритмично раскачивались из стороны в сторону, в такт тихой мелодии, льющейся ниоткуда. А были и еще более странные предметы — какие-то сферы на паучьих ножках, гигантские мясорубки с поверхностью, расписанной голубыми и розовыми цветами, стеклянные молотки, свисающие с потолка на тонких цепочках, тапочки с помпонами, уютные на вид, но размером с диван — всего и не перечислишь и взглядом не охватишь.
Эти странные вещи заполняли все помещение, и люди (других существ, кроме одного снурла и одного нолькра, среди собравшихся не было) теснились, терялись среди них, чувствуя себя маленькими и незначительными. И что-то они Ивану мучительно напоминали, вот только он не мог сообразить, что именно.
— Скажите, зачем здесь все эти вещи? — шепотом спросил он у важного и толстого слуги, оказавшегося рядом.
— Для вдохновения! — значительно ответил тот.
А над всем этим скопищем живого, неживого и странного на золотом подиуме возвышался трон. И сделан он был не из золота, не из камня, кости или драгоценного дерева. Составляли его перья и пух белого цвета. Нет, они не были налеплены на каркас, они висели в воздухе, создавая собой ажурную конструкцию, имеющую форму трона. И на этом эфирном сооружении каким-то образом восседал господин Мастер.
Для человека, более века стоявшего у власти, он выглядел удивительно молодо — едва не на тридцать внешне тянул. Впрочем, чего тут удивительного, если в его распоряжении имелась целая молодильная яблоня? Хоть в младенцах всю жизнь ходи! Только волосы Мастера не желали подчиняться магии. Старый Мыцук не преувеличил: правитель Безумных земель был абсолютно лыс. Более того, не только собственных бровей не было на его гладком молодом лице, но даже ресниц. Издали это не бросалось в глаза, но вблизи становилось видно: брови его искусно вытатуированы, и ресницы на нижних веках, и тонкая полоска усов под вздернутым, совсем немагическим носом.
Очень странное было на Мастере облачение. Одежды имели элегантный покрой и на его плотной, пожалуй, немного полноватой фигуре сидели очень хорошо. Только цвет их был более чем неожиданным, яркостью он мог поспорить с яичным желтком от домашней курицы. Сам желтый, в обрамлении белых перьев, маг выглядел чрезвычайно эффектно — «шут гороховый», сказала бы баба Лиза. Ивану стоило немалого труда удержаться от смеха; все вокруг благоговели, а он веселился в душе.
Спутники не разделяли его легкомысленного настроения. Снурла вдруг посетило тягостное воспоминание о собственном безобразном поведении, когда он, одержимый дикой страстью, строил гнездо для незнакомой женщины. А Кьетту просто мучительно хотелось спать, ему было ни до чего. «Ненавижу поэзию! — думал он с раздражением. — Ненавижу!» Посадочных мест в зале предусмотрено не было — в присутствии господина Мастера даже королям (каковых в зале, судя по коронам на головах, было двое) полагалось стоять. Кьетт стоять всю ночь не собирался, он спрятался за хвостатой колонной, пристроился на краю тапочки, склонил голову на помпон и собрался вздремнуть.
92 
