Гаффин машинально бросил взгляд на плакат, снова бессильно уронил голову.
– А-ах! Какая мерзость! И вы смеете демонстрировать мне её после того, что я имел несчастье найти там, в душевой?! Хотите, чтобы у меня случился новый сердечный приступ? Вы жестокий человек, мистер Веттели!
«Возможно, я и вправду жестокий человек», – без малейшего раскаяния подумал тот, а вслух сказал:
– Простите, мистер Гаффин, но я же не виноват, что она тут висит.
– Виноваты! – Огастес дёрнул ногой, как если бы собирался ею капризно топнуть. – Вы привлекли к ней моё внимание. Без вас я бы её просто не заметил, у меня, в отличие от вас, нет сил глазеть по сторонам! – тут он сделал секундную паузу, будто собираясь с духом. – И вообще! Думаете, я не догадываюсь, зачем вы здесь? Почему хотите свести меня в могилу?
– Почему же, мистер Гаффин? – Веттели почувствовал себя не на шутку заинтригованным.
– Да потому что вы и есть убийца! Это вы прикончили несчастного Мидоуза, я-то знаю!
Вот это новость!
– Неужели? Но почему вы так решили?
– А потому что я видел вас на месте преступления! Да-да, видел собственными глазами! – победно выпалил поэт.
Добрые боги, уж не лишился ли он рассудка от пережитого потрясения?!
– Вы видели, как я убиваю Мидоуза?! Как втыкаю ему шило в глаз?
– Момента убийства я, хвала добрым богам, не застал, иначе мы бы сейчас с вами не разговаривали. У меня слабое сердце, оно бы этого просто не выдержало, – признал побледневший Огастес, пожалуй, не стоило при нём упоминать о шиле. – Но я отчётливо видел, как от душевой по коридору, в направлении центрального крыла, спешно удаляется фигура в учительской мантии. А кто в нашей школе носит мантию постоянно, не снимая даже в свободное время? Только вы, мистер Веттели! Только вы! И не думайте, что я буду молчать! Я непременно расскажу об этом полиции, когда сердце позволит мне встать с постели.
– Конечно, расскажите, – искренне одобрил Веттели. – Это может оказаться важно для следствия.
– Вы надо мной издеваетесь, да? – вдруг спросил Огастес беспомощно и грустно.
– Что вы, даже и не думаю, – поспешил заверить Веттели, огорчённый, что бедный поэт столь превратно истолковал его слова. Но тот не поверил.
– Издеваетесь. Вы мучите меня всё утро! Пользуетесь тем, что я болен и слаб. Убийца вы и есть, больше некому. Беды в Гринторпе начались с вашим появлением, до этого у нас не случалось никаких преступлений. А теперь – одно за другим. И не удивлюсь, если это только начало! Да!
Веттели слушал его обличительную тираду и не верил собственным ушам. Добрые боги, да это нелепое существо наивно как младенец! Совершенно не от мира сего! Его действительно нельзя оставлять без присмотра!
– Мистер Гаффин, – проникновенно заговорил лорд Анстетт, присев рядом с койкой безумного поэта. – Я обещаю никогда больше вас не мучить, не привлекать вашего внимания к анатомическим плакатам, не утомлять вас своим мельтешением и вообще как можно реже встречаться у вас на пути. Клянусь! Но и вы взамен обещайте мне одну вещь, всего одну! Уверяю, это не составит вам никакого туда…
– А именно? Чего вы от меня хотите? – уточнил Огастес сварливо. Ему хотелось бы вовсе проигнорировать просьбу недруга, но любопытство пересилило гордость.
– Обещайте, что когда в следующий раз заподозрите кого-нибудь в убийстве, не станете сообщать ему об этом с глазу на глаз, без свидетелей.
– Это ещё почему? – вяло осведомился Гаффин, похоже, он ожидал чего-то более интересного.
– Потому что если преступник окажется настоящим, он вас и в самом деле убьёт.
Обстановку разрядило появление доктора Саргасса, иначе Гаффин, пожалуй, сорвался бы с места и побежал спасаться. До его затуманенного сознания, наконец, дошло, сколь идиотически он себя вёл, откровенничая с предполагаемым убийцей. Ему стало страшно. Но пришёл Саргасс, одного напоил валериановыми каплями, другого обещанным чаем, одному попытался в очередной раз втолковать, что все его мнимые болезни имеют нервическую природу, другому велел пить железо и отпустил обоих с миром. Веттели решил, что, не смотря на трагические обстоятельства, день начался неплохо, потому что два урока он прогулял. «Как хорошо, что ученики не умеют читать мысли своих учителей, – подумалось ему. – Иначе они были бы сильно удивлены».