— Вот именно. И наоборот: если бы мы все оставили второму сыну, все равно все перешло бы к первому.
— Значит, то, что произошло, к лучшему. Если только у нас будет мальчик.
— Предоставим все воле Господа, — сказал Александр.
Его религиозность постоянно удивляла ее. Господь далеко не всегда бывал внимателен к самому Александру Паладину.
Вид у нее был озабоченный.
— О чем ты думаешь?
Она засмеялась.
— Это звучит несколько еретично, но в тот момент, когда я думала о будущем ребенке — в лесу, в Гростенсхольме, как ты помнишь, у меня было удивительно навязчивое ощущение того, что кто-то или что-то находится рядом.
Александр игриво посмотрел на нее.
— Это был не Колгрим, я знаю, потому что он пробыл у Тарье до самого обеда.
— Я не могу этого объяснить, но именно в тот момент я совершенно определенно думала о ведьме Суль. Она должна была бывать там. Раньше.
— Ты думаешь, это место заколдовано?
— Скорее, благословенно: ведь я зачала ребенка!
— Да, — согласился он.
— Но что это будет за ребенок! Ведь при его зачатии присутствовала ведьма из рода Людей Льда! Обученная Ханной, знающая, как сохранить в Людях Льда злое начало.
Это не сулило ничего хорошего.
Встретив взгляд Александра, она поняла, что он думает то же самое.
Он поднялся и встал за ее стулом, словно пытаясь защитить ее. Но как он мог защитить ее от нападения изнутри?
В холодный февральский вечер 1628 года кучер из Габриэльсхуса спешно готовил карету, чтобы привезти акушерку и полевого врача.
Роды начались внезапно.
Младенцы имеют обыкновение появляться на свет по ночам, чтобы усложнить хлопоты.
Без конца переходя от страха к надежде, Александр и Сесилия совершенно вымотались.
Злое наследство передавалось среди Людей Льда по женской линии, а у Сесилии ожидался крупный ребенок. Она запретила Александру присутствовать при родах.
— Называй меня стыдливой, жеманной, как хочешь, но я хочу быть одна… почти одна.
До прихода акушерки рядом с ней находилась умудренная опытом служанка. Сесилии казалось, что она вот-вот родит.
Но это было не так. Она родила лишь через несколько часов.
К этому времени уже прибыл врач, хотя такими вещами он на войне не занимался…
Вдруг Александр услышал крик Сесилии. До этого она вообще не кричала, крепко сжав зубы.
Потом все стало тихо. Слышались лишь торопливые шаги.
«Господи, — молился Александр. — Господи, помоги!»
И тут… Тишину прорезал скрипящий, жалобный писк, словно по булыжникам покатилась ржавая телега.
Сердце екнуло в груди Александра.
«Мой ребенок, — подумал он, с трудом проглатывая слюну. — Совершенно новый маленький человек. Урожденный Паладин. Такой же, как я, не представляющий собой ценности для других, всеми презираемый…»
И он вспомнил тот момент, когда Сесилия поделилась с ним своими подозрениями, что у нее будет ребенок, их ребенок. Он тогда не поверил ей, он всегда внушал себе, что не может иметь детей в силу своих прошлых наклонностей. И в особенности после того, как вся нижняя часть его тела была парализована.
«Спасибо, Господи, за чудо! Могу ли я войти туда? Нет, Сесилия запретила мне. Но ведь все уже закончилось. Почему же там так тихо? Кричит только ребенок, и больше никаких звуков. О, Господи, будь милосерден!»
Он не мог больше терпеть. Но тут дверь открылась и вышла акушерка.
В руках у нее был сверток.
Боже мой, крохотный, легкий, как перышко, сверток! Он выжидающе смотрел на то, что было в ее руках.
Угольно-черные пряди волос, темно-красное личико, две крошечные, живые ручонки.
— Маленькая маркграфиня, Ваша милость. Ваша дочь.
Александр снова глотнул слюну. Его дочь! Девочка!
Смущение его быстро прошло, потому что у него на руках уже лежало это маленькое существо — и он уже чувствовал к нему нежность и привязанность.
В нем загорелась неведомая ему прежде любовь.
Александр смеялся, на глазах его были слезы.
— Сесилия говорила, что ребенок будет крупным, а получилась такая малышка! Совсем крошечная!
Он не уставал восхищаться своей новорожденной дочерью.
В дверях показался полевой врач.
— Господин маркграф, еще не все! Там еще один ребенок!
— Что-что?..