75 
— Идемте, — сказал врач акушерке.
Двойня? Две девочки?!
Взяв у него ребенка, акушерка поспешила в комнату. Александр стоял, совершенно опустошенный, прислушиваясь к детскому плачу.
«Пока я держал ее на руках, она не плакала, — подумал он. — Может быть, она чувствует себя в безопасности, когда держу ее я, ее отец?»
Ему хотелось в это верить.
На этот раз Сесилия не кричала. Но он слышал ее сдавленные стоны, предвещающие скорые роды.
И вот к плачу одного ребенка присоединился плач второго. Оба были живы!
«Благодарю тебя, Господи!»
Он не мог больше оставаться за дверью. Он постучал.
— Сейчас, сейчас, — сказала акушерка. — Ну вот, все. Входите.
Александр вошел в комнату. Навстречу ему устало сияли глаза Сесилии. Все улыбались. Рождение двойни — это всегда что-то из ряда вон выходящее.
В те времена еще считали, что двойня — это что-то колдовское, поэтому люди убивали или уносили куда-нибудь ребенка, родившегося последним, — но такое случалось в суеверной, малограмотной среде.
— Но… они такие разные! — вырвалось у Александра. — Я думал, что двойняшки похожи, как две капли воды!
— Это бывает, когда они выходят из одной и той же оболочки, — сказала акушерка, — но здесь другой случай.
У младенца, родившегося вторым, были темные, отливающие медью, вьющиеся волосы, тогда как у сестры волосы были прямыми. Черты лица у них тоже были разные.
Но оба были хорошо сложены.
Совершенно сбитый с толку, Александр рассмеялся.
— Мы думали назвать будущую дочь Габриэллой, в честь моей несчастной матери. Но как же мы назовем вторую? Лизой, в честь твоей матери, Лив? Или Леонорой?
— Думаю, что он был бы очень обижен этим, — улыбаясь одними глазами, сказала Сесилия.
Александр от удивления раскрыл рот — и тут же расплылся в улыбке.
— Вы полагаете… что это мальчик?
— А кто же еще? — засмеялась Сесилия. Новоиспеченный отец присел на ее постель.
— Ты всегда делал все так основательно, Александр! — нежно произнесла она. — Спасибо тебе!
— Это тебе спасибо, любимая! У нас прекрасно все получилось, не так ли? — сказал он, повернувшись к двойняшкам.
— Лучше и быть не может, Ваша милость, — сказал врач.
Сесилия и Александр думали об одном и том же: о том заколдованном месте в лесу, где были зачаты дети. Неужели эта вездесущая ведьма Суль все-таки была там, со своей плутовской улыбкой? И сыграла с ними веселую шутку!
Вот о чем они думали.
За исключением Тронда, которому уже не придется создать семью, из внуков Тенгеля оставался лишь Тарье, у которого не было еще детей. И пока было непохоже, что он собирается жениться.
Лив позвала Колгрима.
— Ты слышал? Твоя любимая тетя Сесилия родила двух малышей. Мальчика и девочку.
— Забавно, — ответил Колгрим. — Как их зовут?
— Девочку назвали Лиза Габриэлла, в честь меня и ее бабушки по отцу. И поскольку им не удалось найти подходящего имени на «Д», в честь деда, Дага Кристиана, они назвали мальчика Танкредом Кристоффером. Ты ведь знаешь, что у многих в нашей семье имя начинается на «Т», в честь Тенгеля Доброго.
— Или Злого.
— Избави Бог!
— А в честь кого меня назвали так?
От Колгрима не скрылась ее растерянность.
— В честь твоего деда Кристиана. Это так созвучно: Кристиан-Колгрим. Разве плохо, если малыши приедут сюда? Ты сможешь поиграть с ними.
— Да, бабушка. Скоро они приедут?
— Нет, они же еще очень маленькие.
— Тетя Сесилия передает мне привет?
— Да, конечно! Посмотри, что она пишет: передай привет моему любимому Колгриму от Александра и от меня. Ты ведь видишь, здесь написано твое имя, а вот имя Александра…
— А Маттиаса?
Лив помедлила с ответом.
— И его имя тоже, но уже в другом месте.
Колгрим кивнул.
— Я немного погуляю, бабушка.
— Погуляй. Но оденься как следует, там прохладно.
«Как хорошо, что сводные братья так дружат между собой!» — подумал она и обняла Колгрима.
Посмотрев, хорошо ли он одет, она пошла к Ирье.
Глаза Лив засияли, когда она увидела Маттиаса, трехлетнего малыша, спокойно игравшего со своей деревянной лошадкой.
Увидев бабушку, он улыбнулся нежной улыбкой, которая могла растрогать кого угодно. Все говорили одно и то же: как бы ни был озабочен человек, взгляд его проясняется при виде этого мальчика. Возможно, это беззащитное существо возвращало в мир утерянную веру в добро?
Колгрим забрался на холм позади Гростенсхольма. Он любил ходить туда. Отсюда видны были обе усадьбы, и он чувствовал себя властелином мира.
Но на этот раз у него было мрачное настроение.
Другой ребенок, возможно, сказал бы: «Теперь все кончено. Теперь у меня никого не осталось». Но только не Колгрим.
— Теперь последняя связь порвана, — шептал он. — Теперь ничто больше не связывает меня с ними. Я свободен, свободен!
Он повернулся и направился в глубь леса.
Остановившись, он высек огонь с помощью кресала, которое стянул у поварихи. Сверкающими золотом глазами он неотрывно смотрел на пламя.
— Какие же они дураки, — шептал он. — Как легко их надуть! Стоит только прикинуться послушным — и они любят тебя и забывают следить за тобой.
Он разломил ветку на три части. Только он один мог видеть, что это были куклы. Три куклы, изображающие детей. Он бросил их в огонь, одну за другой.
Никто не учил его этому. Он сам знал это.
Сидя на корточках, он смотрел, как они горят.
Маленький, милый, добродушный, послушный Колгрим смеялся. Холодная и жуткая улыбка делала черты его лица такими, какими они были при рождении. Глаза, в которых отражалось пламя, светились, словно глаза дикого зверя, которого можно встретить зимней ночью на опушке леса.
75 
