Особенно,... 
551 
Ну, если вы так настаиваете… Я прищелкнула языком, Смолка пошла легкой трусцой. Стоило мне въехать в живой коридор, как он замкнулся за моей спиной и начал втягиваться следом. Пара копий… три-четыре меча… рогатины… все как обычно. Хоть бы парочку арбалетов прикупили, что ли.
Хмурая радость на тупо сосредоточенных лицах селян не поддавалась описанию. Я обаятельно улыбнулась честному народу, помахала рукой, разослала пару-тройку воздушных поцелуев.
Толпа возмущенно засопела.
Цок-цок лошадиные копыта… Теснее круг… Ближе, ведьма, ближе… Подойди, протяни руку…
Кончики пальцев коснулась заветного кошеля. Я увидела, как по лицу дайна расплывается торжествующая гримаса, как он поднимает свободную руку, чтобы взмахнуть ею, и…
– И-и, пошла! – завопила я, пнув Смолку каблуками.
Кобыла рванулась вперед, сделала несколько размашистых скачков навстречу выставленным рогатинам, ликующе заржала и, не пытаясь прорвать кольцо вооруженных мужиков лобовой атакой, взбежала по часовне, как белка. Неподкованные копыта разомкнулись тремя острыми когтями, уверенно впившимися в потемневшие бревна, ноги извернулись в суставах, согнувшись под немыслимыми для лошади углами, и, прежде чем селяне успели опомниться, черная тварь оттолкнулась от края крыши и распласталась в длинном, изящном прыжке-полете, тенью скользнув над головой Эразмуса.
Когда копыта Смолки – уже копыта – коснулись земли, люди с рогатинами остались далеко позади, а шальной галоп с каждой секундой увеличивал разделяющее нас расстояние.
Вслед нам понеслась трехэтажная анафема.
Отдышавшись, мы со Смолкой еще долго стояли на маленькой полянке у верстового столба с перевернутым указателем.
– Люблю я эту деревеньку, – задумчиво изрекла я, почесывая кобылку за ухом. – Люблю, хоть убей. Может, за это и люблю?
Селянин деликатно закашлялся.
НЕЛЕТОПИСНОЕ
– А вот гляньте, господа хорошие, на сию пакость, тьмы мерзопакостное порождение, – надрывался ярмарочный зазывала у входа в перекошенную палатку из грязной холстины, опасно вихляющуюся на ветру.
Проходящий мимо маг брезгливо скривил нос. Долетавшая из палатки вонь наводила на мысль о платной уборной, причем для весьма неприхотливых (или очень страждущих) посетителей.
Тем не менее желающие «глянуть» все-таки находились. Сначала за услужливо отдернутый полог прошла и почти сразу же с оханьем выскочила толстая баба, беспрерывно осеняющая себя крестным знамением, потом смедяками рассталась парочка сорванцов – эти задержались подольше, одного даже пришлось выволакивать за ухо, чтобы освободить место для следующего клиента.
– А вот кому охота с самой что ни есть близи на монстра лютого полюбоваться, в буркала его злобные плюнуть?!
«Нет, не сортир», – рассеянно подумал маг, высматривая нужную ему лавку. «Видно, какую-то нежить изловил и показывает – упыря или мроеда. За время войны их много расплодилось, работы для практиков невпроворот, даже адептов-старшекурсников приходится для зачисток привлекать. Ох, долго нам еще эту кашу расхлебывать… поздно спохватились».
– Заходите, люди добрые, не пожалеете! – надрывался зазывала. – Тварь страсть какая лютая, гнусная и коварная, самого каждый раз аж оторопь берет!
Дальше маг уже не прислушивался, наконец-то заметив молочный ряд. Выбрав самую опрятную и располагающую к себе бабку, не торгуясь, купил у нее ковшик свежего козьего молока («вот токо-токо сдоила, ишшо тепленькое!»), аккуратно перелил его флягу при поясе и прямиком направился к выходу, торопясь вернуться на постоялый двор, где час назад снял отдельную комнату на ночь.
Обратная дорога лежала мимо все той же вонючей палатки. Собственно говоря, «мимо» оно «мимо» и есть, но в этот самый момент зазывалу угораздило выпустить край полога из рук и ветер немедленно задрал его выше крыши, позволив случайному взгляду мимоходом скользнуть внутрь.
Маг споткнулся от неожиданности. Резко развернулся, рывком отдернул только что возвращенный на место полог и, невзирая на возмущенное верещание зазывалы, шагнул внутрь, возмутительно игнорируя протянутую за платой ладонь.
В низкой клетке из намертво склепанных железных прутьев – маг не заметил даже дверцы – сидел, скорчившись, вампир. Голый, грязный, покрытый синяками и ожогами, истощенный до такой степени, что его организм уже перестал регенерировать, да что там – он даже крылья не мог свернуть и они неряшливыми кожаными лоскутами повисли вдоль спины. Поперек груди, точнее – выпирающих ребер тянулся широкий, багровый рубец. Одну, самую страшную рану вампир успел-таки затянуть, но не срастить до конца. Видимо, из-за нее людям и удалось захватить его в плен.
551 
