…изменение скорости диффузии при повышении давления.
…газовые среды как возможный стабилизирующий элемент…
Мелкий нервный почерк. И жирные пятна, кажется, от рыбы… или вот мясного соуса. Вино… Ригер писал наспех, черкал, зачеркивал и снова брался.
Цифры.
И буквы. Пометки, понятные ему одному. Брокку же придется расшифровывать. Но пока очевидно одно:
— Он пытался создать принципиально новую бомбу.
— И как? Получилось?
Кейрен отступил, не желая марать бумажное поле. Нет, надо будет сказать, чтобы и эти, пустые на первый взгляд листы, перевезли в лабораторию. Слишком быстро просматривал их Брокк, слишком велика вероятность пропустить важную, но малозаметную деталь.
…зачем ему резонанс и Лауфаль?
Нужно быть безумцем, чтобы попытаться провести диффузию на материнской жиле.
…и вот эти формулы Брокк видел где-то, но не помнит… надо проверить. И перепроверить… что-то явно фундаментальное, но что-именно…
— Не знаю, — Брокк потер гудящую голову. Обрывки чужих фраз, осколки идей, которые предстоит собрать воедино. — Но… старые он, несомненно, улучшил.
Кейрен протянул флягу, новую, но все-таки с чаем, хотя Брокк, пожалуй, не отказался бы от напитка покрепче. А вот пальто сменил, и нынешнее, черное, какое-то лакированное, делало облик Кейрена чужим.
— Значит, убили его вовремя. Для нас.
— Или просто вовремя.
Брокк поднялся и огляделся.
Квартира. Две комнаты, и в спальне тот же беспорядок, что и в гостиной. Грязное белье, смятые простыни, кажется, Ригер не брезговал спать обутым. Бутылка под кроватью. И вереница пестрых жилетов в шкафу… и свежая рубашка, накрахмаленная до хруста.
Шампанское.
«Черная вдова»… а ведь марка не из дешевых… и гроздь винограда, сморщенного, покрывшегося плесневым налетом.
Кейрен тоже заметил и шампанское, и виноград.
— Любопытно, — он поднял гроздь за пожухший хвост и поднес к носу, сморщился. — Или он не спешил отдать долги…
…что было бы глупо, ведь должник, который начал рассчитываться, всяко выгодней мертвеца. А Ригер не мог осознавать грозящую ему опасность.
— …или дело не в них, — Кейрен уронил гроздь и развернулся. — Я правильно понимаю, что для работы эта квартира не годится?
Маловато места.
И да, Ригер не настолько глуп, чтобы рисковать собственным жильем.
— Ищите склад. Или амбар…
…или старую фабрику, которая вспыхнула будто бы сама собой.
Пригород.
Снег, который шел три дня кряду, прикрыв, что горы мусора, что полуразрушенную стену, что пологие берега. Он лежал и на плоских крышах цехов, на осколках старых строений, застрявших в тенетах дикого винограда. И темные лишенные листвы побеги издали гляделись переплетением сосудов, заставляя думать, что где-то в глубине еще бьется сердце старой фабрики.
Огонь, вырвавшись из старой печи, пролился на пол, оставив черный след. Коснулся стен, обрушив истончившуюся кирпичную перегородку, задел столы, уничтожив бумаги, но не посмел причинить вреда стеклянным сосудам, которые сами по себе были доказательством.
Пламя заметил сторож.
А пожарные, удивительное дело, подоспели вовремя. И новенький, сияющий краской экипаж, остался во дворе. Мальчишка в ватнике и старом, но начищенном до блеска шлеме, держал лошадей, поглаживал широкие морды, нашептывал что-то успокаивающее, хотя массивные битюги, приученные и к реву пламени, и к гулу парового мотора не думали выказывать страх.
— О, Мастер, какое совпадение! — Олаф стащил чепец, пропитанный потом. Шлем он повесил на крюк, но под подбородком осталась характерная полоса от ремня. В широкой куртке, прошитой полосами минерализованного полотна, прокопченный, с измазанной сажей лицом, он был почти не отличим от прочих пожарных.
— Что вы здесь делаете? — Брокк снял пальто.
— Тестирую новую систему. Старая показалась мне нерациональной. Чрезмерный расход топлива и, признайтесь, довольно низкая эффективность. Вот и пробую усовершенствовать. Ребятам нравится.
Олаф присел на ступеньку экипажа и ноги вытянул. Со стоном потянулся.
— Вторая смена на ногах. В этом городе слишком много дерева.
Он запрокинул голову и потер след.
— Амуницию тоже следует изменить. Не представляете, насколько во всем этом неудобно… ладно я, но человек в полном облачении едва-едва способен двигаться, не говоря уже о том, чтобы что-то делать.