182 
— При нем были деньги?
— Десять тысяч фунтов, — видя смятение Кейрена барышня спокойно добавила. — Стоимость партии — около пятидесяти… мраморные трюфели — редчайший деликатес. И все-таки, могу я взглянуть на его вещи?
Почему бы и нет, вдруг да обнаружатся эти драгоценные в прямом смысле слова трюфели. А если нет, то… Кейрен добавит этот факт в копилку.
— Скажите, — ему все-таки удалось избавиться от навязчивого аромата приправ. — У него болели зубы?
— Откуда вы… да, — барышня набросила на волосы капюшон. Из-под салопа появился внушительный ключ. — К сожалению, его детство прошло в не самых лучших условиях, и он вечно мучился зубами… несколько пришлось удалить. А если вам нужна еще какая примета, то пожалуйста, на левой щиколотке Грента имелся крестообразный шрам.
— Вы хорошо его знали.
— Очень, — ничуть не смутившись ответила барышня.
Шрам наличествовал. А вот саквояж был пуст, и барышня долго, тщательно его обнюхивала, а потом ткнула Кейрену в лицо, велев:
— Нюхайте. Чем пахнет?
— Паленой кожей. Мылом… пеплом… деревом…
Саквояж был пуст, не считая старенького несессера с весьма обыкновенным содержимым, которое почти не пострадало в огне.
— Именно, — барышня нахмурилась. — Мраморные трюфели при жарке выделяют масло с очень характерным ароматом…
Что бы ни произошло с Грентом, но на старую фабрику он пришел с пустым саквояжем. Почему?
От вопросов начинала болеть голова.
Ничего. Как-нибудь…
…и чтобы не возвращаться домой, — матушка, конечно, расстроится, но сегодня Кейрен не был настроен на разговоры о своем будущем, в которых читалось завуалированная просьба бросить службу — он отправился в Управление.
Поздно. И дежурный констебль дремлет за стойкой.
Темно.
Здание изнутри кажется огромным, каждый звук рождает эхо, и Кейрен, которого это эхо по непонятной причине раздражает, к собственному кабинету крадется едва ли не на цыпочках. Самому смешно, но…
В кабинете есть диван, и свежий костюм висит в шкафу, где-то и плед имеется.
И вниз спуститься можно бы.
…вот только Таннис вряд ли обрадуется визиту. Взглядом полоснет, и сказал бы хоть слово, но нет, отвернется к стене и будет пялиться на нее, сухо отвечая на вопросы.
Плохо.
Мерзко на душе. А как иначе?
Как-то… и тянет дело закрыть, вот только муторное оно. Все вроде одно к одному сходится, просится прямо на бумагу, чтобы, изложенное, подкрепленное уликами — а их, словно нарочно, с избытком даже — вовек сгинуть в подвалах архива.
И чего Кейрен тянет?
Самому не ясно.
Он снял пиджак и разулся, стащил носки, которые сунул в угол шкафа. Умылся из вазы, в которой тихо умирала роза. Мама вчера заглядывала, будто бы и не к нему, но смешно… а вот за пирожки поблагодарить следовало бы. Зачерствели слегка, но все равно кстати. Кейрен жевал, запивая той же водой, к которой еще недавно и не притронулся бы. Розу, вытащив, положил на край стола.
— Приятного аппетита, — Филипп вошел без стука. — А я думал, что примерещилось. Поздно уже, а свет горит.
— Будешь? — в корзинке еще оставалось пирожков.
Таннис бы отнести… так не возьмет же, упрямое создание. Он каждое утро носит завтрак, специально заказывает, а она снова отворачивается.
И завтрак остается нетронутым.
…как и обед…
…и ужин. Тюремные ей милее.
И к чему эта гордость? Можно подумать, что Кейрен ей навредить пытается.
— Буду, — Филипп подхватил пирожок двумя пальцами. — Что случилось?
— Ничего.
— Случилось. Прежде ты здесь не задерживался. Идти некуда?
Есть.
И дом, и собственная изрядно подзаброшенная квартира, и, наверное, Амели согласится принять его. Конечно, в слезы ударится, будет пенять, что Кейрен о ней забыл… а ведь и вправду забыл. И если бы не Филипп, то не вспомнил бы.
Надо будет записку послать…
И подарок купить хороший, такой, который полагается при расставании. Она ведь умная девушка, сама все поняла… аренда дома на год оплачена, и за это время Амели найдет себе нового покровителя, если уже не нашла…
— Что, на девчонку запал? — Филипп сунул пирожок в рот целиком. — А она не дает?
— Не твое дело.
Злость вспыхнула и погасла.
182 
