86 
Ложь.
Остановившись перед зеркалом, Кэри убрала за уши длинные пряди.
— Вы выглядите прелестно, — Брокк появился, когда часы пробили четверть девятого. И голос их, тяжелый, гулкий, разлетелся по дому. Вспыхнули газовые рожки, на миг ослепив отраженным в серебре светом.
— Прошу, — Брокк отодвинул стул, помогая сесть.
И пожалуй, впервые со дня свадьбы он оказался так близко, а близость эта смутила Кэри.
— Вы… — надо было что-то сказать, но Кэри опустила взгляд.
Скатерть. Кружевные цветы.
И собственная тень, коснувшаяся ткани, придавшая ей некрасивый серый цвет.
— Я, Кэри, — Брокк не спешил вернуться на свое место. Он стоял за спиной, и Кэри ощущала на себе его взгляд. И теплоту руки, которая замерла над шеей. — Думаю, пришла пора познакомиться чуть ближе. Вы не возражаете?
Кэри покачала головой.
Он успел принять ванну, и прежний злой запах смерти исчез.
…Сверра и вода не способна была от него избавить.
— Не следует меня бояться, — тень прикосновения, не к коже, к волосам, к пряди, которая выскользнула из-за уха и вновь щекочет щеку. Кэри вскинула руку, чтобы убрать ее, и невзначай задела его пальцы. А Брокк отпрянул.
И кажется, тоже смутился.
Он обошел стол и встал у своего места, словно прячась за спинкой стула. Руки за спину сложил.
— Признаться, — после минутного молчания он нарушил тишину, — я не знаю, с чего начать.
— Вы, наверное, устали…
— И думаю, что свадьба эта стала такой же неожиданностью для вас, как и для меня…
— И голодны…
Руда первородная, что Кэри несет?
— …ни для кого не секрет, что вы должны были выйти замуж за Одена. Но обстоятельства… — Брокк все-таки запнулся и тронул пальцами подбородок. А перчатку не снял. Кэри уже успела заметить эту странность: Брокк никогда не снимал перчатку с левой руки.
— В любом случае, вы вправе были ожидать более выгодного предложения, — неожиданно жестко сказал он. — И мужа более…
Замолчал и с раздражением отодвинул стул.
— Достойного вас, — закончил Брокк.
— Я вам совсем не нравлюсь? — она собиралась говорить совсем не о том, но… стало вдруг обидно.
А глаза у него хорошие, светлые, ясные… и ободок по радужке темный. В глазах отражается не Кэри, но стол, и злосчастная кружевная скатерть, ваза с астрами, посуда… свет рожков, преломленный стеклом. Темное вино. И перчатка из светлой кожи.
Брокк не спешит отвечать.
Но Кэри знает, что именно услышит.
…ты выродок, милая, этого не изменить, — Сверр сидит рядом, обнимает ее. И Кэри тепло от его теплоты. Но слезы не проходят, они подкатились к горлу, застряли комом, и стоит разжать зубы, слезы хлынут наружу. — Не огорчайся. Я тебя люблю. И всегда буду рядом.
Он зарывается носом в ее волосы, и этой ночью Кэри нисколько не боится брата. Напротив, его дыхание растапливает ком, и обида уходит сама собой.
— Я никому и никогда не позволю тебя обидеть, — Сверр гладит ее по спине. — И не отдам. Ты моя, Кэри. Ты только моя…
— С вами все в порядке?
— Что?
Кэри очнулась.
Сверр снова солгал. Ушел. Оставил.
Отдал.
— Кэри, — ее муж протянул руку, едва не столкнув вазу. И потревоженные астры затрепетали, роняя на кружево белые и желтые лепестки. А Брокк вытащил из сведенных судорогой пальцев салфетку. Оказывается, Кэри комкала ее… измяла.
Она совершенно не умеет вести себя.
— Кэри, пожалуйста, не надо меня бояться, — кожа перчатки была мягкой и теплой. — Я не обижу тебя. Обещаю.
Никто и никогда не держит обещаний.
Но Кэри кивнула.
— Пожалуй, это место не слишком располагает к беседе. Идем, — Брокк встал, не выпуская ее руки. Он держал осторожно за кончики пальцев, и Кэри поднялась, не желая, чтобы прикосновение это разорвалось.
…держись крепче! — Сверр вцепился в ее руки.
Собственное тело показалось Кэри таким тяжелым, а пальцы — скользкими. И держаться было трудно, еще немного и Кэри выскользнет.
Нельзя.
Тогда она упадет и сломает себе что-нибудь, и Сверра будут ругать. А он же не хотел дурного, он просто нашел птичье гнездо, а в нем — птенцов. Сверр лазил на вершину дуба и, спустившись, сказал, что птенцы смешные. У них большие головы и желтые клювы, которые птенцы широко разевают. Они есть хотят, а мама-птица не возвращается.
86 
