Едва они вошли, Симус поцеловал её на прощание и, сославшись на усталость, отправился в гриффиндорскую башню. Джинни не особенно переживала по этому поводу — всё-таки постоянно изображать бодрость и оптимизм при Симусе было тяжеловато…
Блейз ждала её у подножия лестницы, ведущей в больничное крыло. Она была настолько убита горем, что при виде этой скорбной фигуры сердце Джинни ёкнуло.
…Пожалуйста, — про себя взмолилась она, обращаясь неизвестно к кому, — не дай, чтобы ЭТО случилось, когда меня не было здесь, когда я не могла сидеть рядом, не могла попрощаться с ним…
— Всё… всё в порядке? — тревожно спросила Джинни.
— Мне кажется, это неприлично — просто взять и завалиться туда, — призналась Блейз. — Я как-то не задумывалась над этим, но сейчас там его мама, и Гарри, и Гермиона… А я… какое у меня право находиться там? По правде говоря, я ведь была для него… никем.
Голос у Блейз сорвался, и она опустилась на ступеньки — олицетворение отчаяния в своей траурной одежде, лишь ярко-рыжие волосы выбиваются из-под шапочки. Джинни только теперь обнаружила, что они с Блейз примерно одного роста — раньше слизеринка казалась представительнее и выше.
— Пожалуйста, зайди, — сказала Джинни. — Он думал о тебе, я знаю… Он всегда говорил, что ты — точь-в-точь как он.
— Что ж, это обнадёживает, — то ли в шутку, то ли всерьёз, но с легко уловимой горчинкой откликнулась Блейз. — Ведь больше всего на свете Драко любил себя.
— То, что ты понимала его, значило для него очень много. Господь свидетель, я никогда не могла, — тихо добавила Джинни.
Блейз недоумённо посмотрела на неё; обезоруживающий взгляд зелёных глаз — таких же, как у Гарри, только опушённых длинными медно-рыжими ресницами вместо чёрных.
…Наверное, когда Драко заглядывал в эти глаза, ему казалось, что он смотрит одновременно в глаза Гарри и мои собственные, — мелькнуло в голове у Джинни.
— Что ж, хорошо. Тогда пойдем, — Блейз вскочила, неожиданно для Джинни схватила её руку и крепко сжала. Впрочем, это не было неприятно.
Девушки вместе поднялись по лестнице и через широкие двойные двери вошли в лазарет.
Глубокая тишина заполняла комнату, будто крылья Смерти заглушили все звуки. Мадам Помфри неслышно сновала в полумраке, время от времени останавливаясь, чтобы поручить что-нибудь Нарциссе Малфой, поскольку та постоянно настойчиво предлагала свою помощь — неважно, что именно надо было делать: она перевязывала раны Гарри, Рону и своему сыну, подавала чашки с лекарством и взбивала подушки… Сейчас Нарцисса сидела в большом кресле у окна, возле кровати Драко, прикрыв глаза и подперев подбородок рукой.
Гермиона расположилась в ногах кровати с раскрытой на коленях книгой. Всё ещё непросохшая синяя мантия висела позади девушки; волосы она забрала наверх и зацепила большой серебряной заколкой; плечи были укутаны шалью — той самой, вспомнила Джинни, что Драко подарил ей на Рождество. На стук открывшихся дверей Гермиона оторвалась от книги и приветственно махнула пером, капнув при этом чернилами себе на рукав.
Блейз нерешительно попятилась, и Джинни пришлось чуть ли не силой подвести её к кровати Драко. Белоснежные простыни и одеяло укрывали неподвижного юношу по грудь, а поверх них крест-накрест лежали бледные руки, сейчас слегка подкрашенные последними лучами заходящего солнца. Его недавно искупали и переодели в его собственную пижаму, и теперь, чистый, он выглядел обманчиво здоровым. Там, в Румынии, Драко напоминал закоченевшее пугало — в многочисленных порезах, весь в крови и грязи, и порванная одежда болталась на его костлявом теле. Теперь же волосы его были чистыми, у висков завивались серебристо-белые локоны, руки забинтованы, а узкая грудь подымалась и опадала, подымалась и опадала — едва-едва, так что одеяло почти не двигалось.
Глаза Блейз наполнились слезами, она не сумела их удержать, — и вот они побежали по щекам, размывая её макияж.
— Только этого не хватало, — пробормотала она, отпуская руку Джинни, чтобы вытереть лицо. — Прости, пожалуйста, — обратилась она к Драко, и голос её дрогнул. — Я знаю, ты терпеть не можешь, когда я плачу.
— Ничего страшного. Он этого не заметит. Он вообще ничего не замечает, — отозвался хриплый голос Гарри.