733 
— Джинни! — вскрикнула Гермиона, вскакивая на ноги и едва не роняя свой стул. — Это не так!
— Черта-с два, не так! — в глазах Джинни сверкнули злые слезы. Она сгребла со стола свою сумку, кинула туда Liber-Damnatis и, закинув сумку на плечо, поднялась на ноги. — И не нужны мне эти дурацкие заколки — я вообще не хочу ничего принадлежащего Блез — этой… этой проститутке! Меня вообще от всех вас тошнит!
Гермиона отшатнулась назад, когда Джинни швырнула ей в ноги заколку, и та звякнула об пол. Присев на корточки, Гермиона взяла ее в руки, испытывая стойкое нежелание снова выпрямляться.
— Origio, — наконец произнесла она, уставясь на лежащую у нее на ладони заколку. — Origio — это то заклинание, которое ты искала.
Джинни не ответила. Поднявшись, Гермиона увидела, что та уже ушла.
* * *
Перси потребовалось два дня, чтобы привести свой временный кабинет в более-менее рабочее состояние. Там появились его перья и чернила, стопка пергаментов в папке Исходящих и куда более тонкая — во Входящих. Стол с аккуратно подписанными папочками, пергаментник на каждый день с четко расписанными указаниями. Единственное, чем кабинет был нехорош — у него было только две стены.
— Так-так… Умоляю, поведайте мне, что все это значит? Что делает ваш стол посреди холла?
Подняв глаза, Перси увидел стоящего над ним со скрещенными на груди руками Люциуса Малфоя, от выражения лица которого молоко бы вмиг свернулось.
— Это не просто стол, — с готовностью ответил Перси. — Это так же и мои шкафы и реестры. И мои перья. Я тут все устроил на скорую руку.
— А вы, собственно, кто? — удивленно приподнял брови Люциус Малфой.
— Я — Перси Уизли, помощник главы…
— А, Уизли… — Люциус выплюнул это слово, словно комок грязи. — Я должен был узнать… Итак, мистер Уизли, почему вы не в своём кабинете? Разве вы не знаете, что по правилам Министерства запрещено размещение мебели в холлах, предназначенных для официального использования?
— Но я же должен где-то работать, правда? — обиженно спросил Перси.
— А ваш кабинет?
— Это чулан для щеток, — пожаловался Перси. — Я попробовал работать там, но мне на голову постоянно сыплются швабры.
— Возможно, они пытаются вам на что-то намекнуть, — заметил Люциус, блеснув глазами. — Насколько я помню, весь персонал, оставленный без кабинетов, был распущен по домам — до тех пор, пока проблема не будет устранена.
На лице Перси отразился такой ужас, словно Люциус сообщил ему, что поджег приют.
— Отправиться домой? Сейчас, когда мне нужно подготовить отчет по поводу ковров-самолетов и представить его марокканскому министру в пятницу? Я был бы рад попасть домой хотя бы в Рождество!
Выражение лица Люциуса стало совершенно непроницаемым:
— Идите домой, мистер Уизли.
— Ни в коем случае, — заупрямился Перси.
— Идите домой, — предупреждающим тоном повторил Малфой, — пока ваш кабинет снова не превратился во что-то, а вместо стола вы не обнаружили черепаху или какое-либо малоприятное насекомое…
Перси побурел, веснушки вспыхнули на его лице.
— Мой стол? Только не мой стол! Он принадлежал мистеру Краучу! Это настоящее красное дерево!
С утомленным видом Люциус поднял свою палочку:
— Tortugas!
Даже представители министерства, трудящиеся в отдаленных закоулках Департамента Регулирования Сахарных Перьев и Других Письменных Принадлежностей слышали эхо мученического вопля Перси:
— Только не мой стол!!!
Носком начищенного до блеска оксфордского полуботинка Люциус удовлетворенно попинал огромную коричневую полированную черепаху, имеющую совершенно обалдевший вид.
— Великолепно.
* * *
Рона частенько в его жизни будили весьма грубым образом: когда ему было семь, Фред и Джордж решили попрактиковать на нем Призывающее Заклятье, в результате чего он проснулся на грядке с салатом. Год назад, перебрав на пиру во время Хеллоуина, он очнулся в женской ванной на четвертом этаже. И все же он оказался не готовым к пробуждению на голом каменном полу безлюдного замка в окружении разбитых шахматных фигур, при этом его щекотала сидящая в золотой клетке абсолютно обнаженная девушка с длинными черными волосами и задумчивым лицом.
— А-а-а! — Рон сел так быстро, что у него закружилась голова. — Убери от меня свои руки!
733 
