53 
Это точно. Знающий человек говаривал, что Рыжуха Бетти, великая девственница, с физии совсем не такова была, каковой ее в книгах рисовать принято. И что из-за кровушки Болейновской буйной, которая королевскую задавила, матушку на плаху и спровадили. Будь в ней чутка поболе человечьего, глядишь, и уцелела бы шальная Анна.
Хотя, конечно, кто его знает, как было тогда?
— Однако свет и тьма, либо же две изначально различные сущности, мешаться не могут. И потому природа делает полукровок бесплодными. Жаль, что иногда ошибается.
Он вздохнул так, что захотелось в ухо дать, раз и навсегда избавив от этой его великосветской манеры в трагедии играть.
Вместо этого Персиваль хлебнул виски — если не особо налегать, то еще на пару часов хватит. Потом, конечно, хреново станет, но уж как-нибудь.
— И вот когда выпадает встретиться двоим, каковые кажутся нормальными, но таковыми по внутренней своей сути не являются…
— Наступает конец мира, смерть и разрушения. Выпей лучше.
Выпил, но от сказок своих отступаться не стал.
— Нет, тогда ничего не случается. В большинстве случаев не случается. А если случается, то этот… слушай, у меня, кажется, язык заплетаться начал. Но в общем, если вкратце, то либо детей нет, как у двух мулов, либо появляются квартероны.
Как несчастный ублюдок великой английской девственницы, которого вроде как никогда не существовало. Может и не существовало. Может, врал все старый пьянчужка Анхель, сказками о тайнах клирикала плативший за выпивку. А может, врал, да не все.
Какая разница?
— Какая разница? — спросил Персиваль уже вслух.
— Как это какая разница?
Дорри пересел-таки поближе к огню, вытянул ладони, растопырив пальцы. Кривоватые, ломкие с черными загогулинами когтей. Когти подпиленные, и от этого как-то спокойнее становится.
Все-таки местные клыкастые — дело иное.
— Ты не понимаешь. В семье Хоцвальд-Страшинских не может быть квартеронов!
— Но ты ж есть.
— Да! И если кто-то об этом узнает, то… это скандал! Это пятно на чести рода.
— Так не ты ж его поставил, — вот никогда Персиваль не понимал этих заморочек.
— Это не имеет значения, смотри, — Дорри ловко схватил за запястье, нажал на тыльную сторону ладони, заставляя раскрыть руку. — Это — род. Старинный род. Славный. Мой прапрапрадед пришел в королевство с королем Вильгельмом. А другой, который тоже пра, очень много пра, он помогал Камелот строить. А моя прапрабабка приходилась кузиной Анне Болейн… а бабка была родственницей французского короля…
…только почему-то когда с человеком на сеновале кувыркалась, об этом не очень помнила. Бывает.
— Да каждый чем-то славен. И тут я. Проклятый, если исходить из толкования библейского. Или уродец, если верить Чарльзу и Менделю. А я им верю! Не знаю, как Бог, но наука не может ошибаться!
…похоже, пить ему больше нельзя, а то совсем заговорится.
— Представь, что один из этих пальцев поражен страшной болезнью. И не проще ли тогда избавиться от него, чем рисковать всей рукой? И не правильно было бы пальцу пожертвовать собой ради спасения всего организма?
Руку он-таки отпустил и, скукожившись, словно мокрый лис, уставился на огонь. Пламя же, разгоревшись, весело хрустело деревом. Изредка выплевывала куцые снопики искр и придирчиво перебирало доски, выбирая те, что повкусней.
— И сестричка твоя такая же?
Кивнул, добавив:
— Только наоборот. Поэтому ее как бы совсем не было. Точнее была, но не как часть семьи, а как сирота, которую из приюта взяли… ты не думай, нас никто не обижал. Я понимаю, что все могло быть много хуже.
Ну да. Например, подкинули б выродка в приют или на ферму младенческую. Или нищим отдали. А то и тихо схоронили б в семейном склепе, чтоб чин по чину. Много ли младенцу надо? В воде стылой искупал, на сквознячке оставил, и нету проблемы. Дети — они ж хилые.
Дорри в его голову такое и не придет.
Ну и ладно. Там и так дури полно, чтоб еще добавлять.
Клыкастый вдруг дернулся, вывернув голову, словно пытаясь сам себе за спину заглянуть.
— Чего?
Персивалю жутко не хотелось драться.
— Тише, — Дорри приложил палец к губам. Потом вдруг встал на четвереньки и быстро пополз к противоположной от Персиваля стене. Через каждые полфута он останавливался и прислушивался, порой прижимаясь ухом к склизковатому полу.
53 
