ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>

В сетях соблазна

Симпатичный роман. Очередная сказка о Золушке >>>>>

Невеста по завещанию

Очень понравилось, адекватные герои читается легко приятный юмор и диалоги героев без приторности >>>>>




  141  

–…отрежь ногу свою… вырви глаз свой…дай-дай…

И когда глазные яблоки начинают выползать, натягивая якорные цепи мышц, Инголф закрывает глаза. Как ни странно, сквозь веки он тоже видит, но иначе.

В котлах обитает зверь. Во всех и сразу. Тысяченожка с чугунными подковами, со щетинистым телом, сплетенным из тени и вздувшимся пузырем зоба. Он пульсирует, отсчитывая удары, но эти – лишь эхо иных. Настоящее сердце зверя находится в глубине дома.

До него Инголф доберется позже.

Пуля взрывает зоб, и горячий туман выплескивается на пол. Рвутся лески. Громыхает туча. Она сыплет молниями щедро и метко, сбивая котлы, и прошивая насквозь тысяченогое существо. А то не спешит умирать, оно пляшет в напоенном электричеством воздухе, и пламя – уже рыжее, живое – скатывается с панциря на стены.

Инголф отступает. Он закрывает дверь и оказывает лицо к лицу с врагом.

– У тебя три пули, – говорит тот.

– Две, – поправляет Инголф, зажимая пятую, бесполезную.

– Две тоже неплохо. Хватит. Идем.

– Куда?

– Вниз. Тебе надо кое-что сделать.

Инголф не двигается с места. Он разглядывает врага и думает, почему тот не спешит убить Инголфа. Враг невысок, сутуловат и мало походил на свое отражение из сна.

С другой стороны, запах – а запах не способен врать – подтверждает, что перед Инголфом находится именно то существо, по следу которого Инголф шел.

– Нет. Не совсем, – враг раскрытой ладонью коснулся дула, и оно прошло сквозь ладонь.

– Ты призрак?

Инголф был готов поверить в призраков, но враг покачал головой и сказал:

– Я – Вёрд. Часть того, что ты ищешь.

Глава 5. Аспекты безумия.

Доктор Вершинин забрался на подоконник и дергал ручку, пытаясь открыть окно. Ему требовался воздух. Ему требовалось очень много воздуха.

А окно не поддавалось. Створки его склеились и заперли Вершинина в кабинете.

Снаружи горел асфальт. Он пузырился и трескался, выпуская из трещин рыжих змей, и те расползались, пожирая все вокруг.

Особенно воздух.

И Вершинин, отчаявшись, ударил локтем по стеклу.

Борис Никодимыч очнулся у подоконника, среди прозрачных осколков. Один, крупный кривой, словно нож, торчал из предплечья. Он приколол рукав к руке, и подарил отрезвляющую боль.

– Я схожу с ума, – сказал доктор Вершинин и поднялся. – Определенно, я схожу с ума!

Он улыбнулся этой радостной новости и, поднявшись на ноги, двинулся к двери. Пол кабинета раскачивался, но Борис Никодимыч видел цель ясно.

– Я сошел с ума, – он протянул руку к ручке, но та сползла по дверному полотну, растекшись свинцовой лужицей. – Я сошел с ума. Какая досада!

И Вершинин пнул дверь. Дверь открылась, однако вместо знакомого больничного коридора с серым бетонным полом, зелеными стенами и пузырями-лампами за дверью обитала чернота.

– Ну заходи, – она дружелюбно протянула кривые пальцы корней.

– Пожалуй, воздержусь.

Корни пробили тонкую ткань халата.

– Да ладно тебе. Заходи, – повторила темнота и дернула, втягивая во влажную земляную пасть. Сзади с грохотом захлопнулась дверь. – Чувствуй себя как дома!

Изнутри земля – громадный пирог.

Слой черный, жирный, сдобренный перегноем щедро, как кондитерское какао – маслом. Комочками в нем – человеческие останки. Они перекручены, связаны узлами и разломаны на части. Земля-какао плывет и перетирает малые эти части, превращая их в гомогенную массу.

Ниже – корж органогенного слоя, пронизанный корнями.

А под ним – белый творожистый иллювий.

И наконец, твердый пригоревший блин подпочвенных пород.

О него Вершинину бы разбиться, но он не разбивается, и даже стекло, сидящее в руке обломком чужого копья, проходит сквозь скальную подложку.

И ниже.

До жесткого базальта, который теряет свою жесткость, но становится вязким, как плавящийся агар. Вершинин попадает внутрь и застревает. Он беспомощен, но не напуган.

– Здравствуйте, доктор, – говорят ему, и Вершинин выворачивает шею, силясь разглядеть говорящего. – Вы уж не дергайтесь. Потерпите. Земле-то тоже попривыкнуть надо. Медленно она меняется, медленно…

И Борис Никодимыч кивает.

Он висит в базальтовом агаре, удивляясь тому, что жив и способен дышать. А вокруг него напухает пузырь с прозрачными стенками. Пузырь этот разрастается, и постепенно вмещает всего Вершинина, а потом и пространство вокруг.

  141