97 
Чем ближе они подходили к разожженному у порога главного дома костру, тем отчетливее Ауриана различала строгую торжественную фигуру женщины, сидящей к ним спиной в суровом молчании. Она была окружена таким непроницаемым одиночеством, как будто была первым, созданным богами человеком на земле. Ночь давила и наваливалась со всех сторон на нее, грозя поглотить, однако женщина усилием недюжинной воли не подпускала мрак близко к себе, удерживая его на расстоянии — она сидела у ритуального костра, никогда не гаснущего у порога святилища. Отблески огня играли в ее овевающих всю фигуру золотых и серебряных прядях длинных волос, похожих на шелковый плащ, наброшенный на плечи. Змеи острова прекрасно знали, что эта женщина — их хозяйка, вся земля вокруг нее кишела земными гадами, которые свивались клубками у ее ног, выпуская время от времени свои дрожащие язычки, как будто пробуя ночь на вкус.
Хельгруна остановилась и произнесла, обращаясь к Ауриане, ритуальные слова, которые должны были успокоить посетительницу:
— Она — смертная женщина.
После этого высокомерная жрица и две послушницы с факелами растаяли в ночи, оставив Ауриану один на один с Веледой.
Несколько долгих мгновений Ауриана не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова — застыв на месте, как завороженная. Она заметила, что Рамис сидит в круге, очерченном черепами, окрашенными красной краской. Приступ первобытного дикого страха охватил ее.
«Это ловушка! Черепа принадлежат несчастным безумцам, которых она заманила на остров и убила!» — мелькнула у нее в голове.
Ей хотелось убежать, но ее ноги будто запутались в переплетениях трав и цепких корней и не могли стронуться с места, точно так же, как не могла сдвинуться с места ни одна ольха, растущая у озера. Этот образ дерева никак ни шел из головы Аурианы, как будто его внушила ей сама Рамис: теперь она ощущала свои руки развесистой могучей кроной, под спасательной сенью которой укрывался ее народ — даже сейчас, когда она была в изгнании. Если она убежит, она оставит их без защиты, бросит их на произвол всех ветров и стихий.
Но сознавая, что не может убежать, Ауриана одновременно отдавала себе отчет в том, что не может и подойти к Рамис. Со времени их последней встречи много воды утекло: ее страх перед Рамис стал совсем другим, она не испытывала больше того детского ужаса перед ней, который испытывала прежде, у нее не было больше боязни, что Рамис украдет ее из семьи и заставит жить в темноте и одиночестве. Теперь же ее истерзанная измученная душа трепетала просто от того, что Рамис захочет дотронуться до всех ее ран и язв и причинит тем нестерпимую боль. Жизнь сама по себе была достаточно мучительной штукой, а видение этой жуткой загадочной женщины только усугубляло беспросветный мрак, окружавший Ауриану в последнее время.
Но вот в душе у нее взыграла гордость — как могла она, неустрашимая дева щита, почувствовать робость перед смертной женщиной? — и Ауриана двинулась вокруг костра. Теперь она уже видела благородный профиль старой ведуньи, окаменевший, похожий на очертания скалы. Рамис и костер были связаны какой-то невидимой нитью; казалось, огонь был подчинен воле прорицательницы: его языки вспыхивали и вновь притухали в такт ее мыслям. Веки Рамис были полузакрыты; ее взгляд, казалось, выражал пустоту, но это была особого рода пустота — пустота, чреватая мыслью и силой. В этот момент ее душа, по-видимому, витала где-то далеко, оставив неподвижное тело. «Может быть, ее душа рыщет сейчас по лесу, словно хищный волк?» — думала Ауриана. Неожиданно ей вспомнились слова Рамис, произнесенные ею много лет назад: «Ты мучаешься страхами своей матери, а не своими собственными». Ауриана поняла, что это было верно. Ателинда так боялась за Бальдемара, которому прорицательница предсказала жуткую смерть, что ее разум сразу же отказывал ей, как только речь заходила о Рамис, именно поэтому мать не видела в прорицательнице ничего кроме скрытой угрозы. Теперь же уже нечего было бояться за Бальдемара — жребий свершился.
«Страх ловит нас в свои ловушки и пожирает наши души. И все же мы до сих пор живы. И теперь, мама, я могу взглянуть на эту внушавшую нам такой ужас женщину не твоими, а собственными глазами».
Ауриана явственно ощутила приказ Рамис войти в круг, очерченный черепами, и сесть напротив нее.
Чуть дыша от волнения, Ауриана переступила черепа, цепочка которых, словно устрашающее ожерелье, бежала вокруг костра, и уселась на землю лицом к Веледе.
97 
